i d260c02b7970fb61

Он расправил плечи, натянул на уши шапку и пустился в обратный путь – в доходный дом, где располагались меблированные комнаты «Полонез».

День тем временем угас, наступили сумерки, и постепенно землю окутал мрак. Питер шёл и думал: «Гадалка врёт. Нет, это Вильно Луц врёт. Нет, это гадалка врёт...» И так всю дорогу.

Наконец он добрёл до дома и начал медленно–медленно подниматься по лестнице. Они с Вильно Луцом ютились на чердаке, под самой крышей, поэтому ступенек было много, и Питер, переставляя ноги, повторял: «Он врёт, она врёт, он врет, она врет».

Старый вояка ждал его в своём кресле у окна, на коленях у него был развёрнут план военных действий. В комнате едва теплилась одна–единственная свечка, и огромная тень Вильно Луца подрагивала на стене.

– Долго ходишь, рядовой Дюшен, – сказал старик. – И вернулся ты, похоже, с пустыми руками.

– Сэр... – Питер снял с головы шапку. – Я не купил ни рыбы, ни хлеба. Я отдал монету прорицательнице.

Вильно Луц помрачнел и насупился. – Прорицательнице?! – переспросил он. – Это гадалке, что ли? – Старый вояка грозно топнул левой деревянной ногой. – Извольте объясниться, рядовой Дюшен! Питер молчал.

Бум–бум–бум – стучала по полу деревянная нога Вильно Луца. – Бум–бум–бум.

– Ну! Я жду объяснений! – потребовал Вильно Луц.

– Сэр... я просто... просто я... у меня есть сомнения, сэр...

– Я знаю, что солдат не вправе сомневаться, но...

– Сомнения? Какие такие сомнения? Ты о чём?

– Не знаю, сэр... Не могу объяснить. Всю дорогу думал, но... не знаю...

– Что ж, отлично, – сказал Вильно Луц. – У тебя нет объяснений, а у меня есть. Ты потратил деньги, которые тебе не принадлежали. Причём потратил глупейшим образом. Ты совершил бесчестный поступок. И будешь наказан. Пайку сегодня не получишь. Сразу отбой, без ужина.

– Так точно, сэр, – ответил Питер, но остался стоять, комкая в руках шапку.

– Ещё что–то желаешь сказать?

– Нет. Да.

– Так да или нет?

– Сэр, вы когда–нибудь... говорили неправду? – осмелился произнести Питер.

– Я?

– Да. Вы... сэр.

Вильно Луц выпрямился, приосанился и принялся оглаживать свою и без того аккуратную бородку – чтоб волоски не торчали, а сходились острым, по–военному решительным клинышком. Наконец он заговорил:

– Значит, ты хочешь уличить меня во лжи? Ты! После того, что ты сегодня сделал?! Потратил чужие деньги! Да как ты смеешь?

– Простите, сэр. Я знаю, что поступил плохо.

– Ещё бы ты не знал! Кругом! Шаго–ом марш!

Вильно Луц решительно взял военную карту, развернул её, придвинулся к свечке и пробормотал:

– Так, так... этих сюда... и тогда... Ну вот!

Позже, когда свечку задули, когда комната погрузилась во тьму и старый вояка захрапел в своей постели, Питер Огюст Дюшен лежал на соломенном тюфяке, глядел в потолок и думал:

«Он врёт, она врёт, он врёт, она врёт. Кто–то точно врёт, но кто? Если врёт она, то Вильно Луц прав, а я – последний балда. Поверил нелепым сказкам про слониху, которая вдруг появится откуда ни возьмись и отведёт меня к сестре, а сестра–то давным–давно умерла. Но если врёт он, то моя сестра жива. – Сердце Питера снова встрепенулось. – Если врёт он, Адель жива».

– Пускай врёт он, – громко, на всю ночную тёмную комнату, сказал Питер.

И оттого что такие несолдатские, такие предательские слова вдруг произнеслись вслух, сердце Питера изумилось, ухнуло и заколотилось как бешеное.

Неподалёку от меблированных комнат «Полонез» – всего через несколько рядов крыш, если смотреть на город сверху, – стояло здание оперного театра Блиффендорфа, и как раз в этот час на его сцене выступал фокусник, точнее, маг преклонного возраста, почти забытый публикой, что было немудрено – ведь фокусы удавались ему всё хуже и хуже. Впрочем, сегодняшняя ошибка принесла ему новую, пусть и дурную славу.

По замыслу фокусника после взмаха волшебной палочки в зале должен был появиться букет лилий. Но вместо лилий там появился слон.

Слон проломил крышу оперного театра и рухнул прямо в зал – вместе с черепицей, кусками дранки и скопившейся под ней пылью. Приземлился он на колени некой Бетин ЛеВон, благородной даме, которой фокусник намеревался подарить букет.

Мадам ЛеВон вмиг получила перелом обеих ног. До седых волос будет она вспоминать этот роковой момент своей жизни и описывать его всякому, кто соглашался слушать. «Нет, похоже, вы не понимаете, – будет повторять она вновь и вновь. – Мои ноги раздавил слон! Он упал с неба, пробил крышу, и я осталась калекой на всю жизнь!»

Что до фокусника, ему объясниться не дали. Его по требованию мадам ЛеВон немедленно отправили в тюрьму.

Слона, вернее, слониху – ибо особь оказалась женского пола – тоже взяли под стражу. И заперли на конюшне. На левую переднюю ногу животного накрутили цепь, а другой конец цепи приковали к намертво вкопанному в землю железному шесту.

Поначалу слониха ощущала только одно: мирокружение. Стоило ей чуть повернуть голову вправо или влево, мир начинал кружиться и уплывать – всё быстрее, быстрее, быстрее. Это её очень тревожило, поэтому она решила никуда голову не поворачивать. Она просто закрыла глаза и долго–долго их не открывала.