И дети их после них

Возвращаясь в гостиную, чтобы разбудить Элиотта, он прошел мимо спальни. Корали спала в трусиках и бюстгальтере, он не решился раздеть ее догола. Рядом, свернувшись калачиком у ее живота, пыхтел во сне Нельсон. В нем было что-то от фокса и еще от кого-то. Корали чуть не полгода капала ему на мозги, что им надо завести собаку. Сам-то Хасин не любитель. От собаки вонь, она стоит денег, ее надо выводить на прогулку, и потом, что с ней делать, когда они куда-нибудь поедут? Никогда и никуда они не поедут. В результате у них все же появился этот заполошный симпатичный пес. А на время отпуска пришлось подыскать человека, чтобы за ним присматривать. Потому что они все же поехали отдыхать. Если честно, Хасину понравился этот отдых у моря, он даже сам удивился. Корали откопала обалденный кемпинг в Сифуре: сосны, три бассейна, постоянные клиенты, в основном семейные. Проехав через всю Францию на своем «Фиате Пунто», они две недели ни фига не делали, жили себе припеваючи, обираемые местными торговцами, донимаемые постоянно орущими детишками, пьяные от звона цикад, жары, прохладного «розе́» и вечной сутолоки. Хасин отдался на волю волн. Они вставали рано утром и завтракали перед своей палаткой, обмениваясь успокаивающе нейтральными фразами. Соседи здоровались с ними. День напролет они ходили в шлепках, почти голые, вдыхая чудесный смолистый запах, какой-то смуглый, сладкий, – запах земли, усыпанной сосновой хвоей. Потом на машине ехали на пляж. Корали решала кроссворды. Он, расплющенный солнцем, с недоверием разглядывал окружающих. Купались они по очереди, чтобы не оставлять вещи без присмотра. Потом обедали помидорами, курой-гриль, жареными баклажанами, рисовым салатом и сардинами. Жизнь потрясала своей простотой. Поев, они дремали в полотняных креслах, в то время как на них тишиной нисходила жара. Это называлось сиеста. Рядом под навесом сорокалетняя пара в купальных костюмах слушала вползвука на старом транзисторе репортаж с «Тур де Франс». Со стороны бассейна доносились другие звуки – смесь приглушенного плеска и детских криков.

Хасину было знакомо это чувство оцепенения, полуденного зноя и сладкого безделья. Но здесь с Марокко не было ничего общего. Французы проводят отпуск с совершенно особым усердием. В этом организованном безделье есть даже какая-то фальшивинка. Уж больно они стараются, прямо из кожи вон лезут со своими кондиционированными супермаркетами, пляжами, душами, мытьем посуды. И еще, подо всем этим угадывается неизбежность возвращения, уверенность в том, что дозволенному счастью ничегонеделания придет конец.

Еще больше его удивила обратная дорога. Когда они всей семьей возвращались из Марокко, Хасину было вдвойне не по себе от этих перемещений. На этот раз, выехав с Корали на дорогу A7, он испытал сплин совсем другой природы. В пробках, на заправке, на пунктах оплаты, на стоянках для отдыха – везде он чувствовал себя своим, на своем месте, таким же, как все. В сущности, эти периодические перекочевки, вся эта ежегодная отпускная чехарда играли мощную объединяющую роль. Печальное возвращение в родное стойло, ностальгические воспоминания о вечерах на морском берегу, о платанах создавали у миллионов соотечественников в шортах приятную иллюзию, позволяя им считать себя свободными людьми. Это делало их французами гораздо больше, чем школа или кабины для голосования. И вот на этот раз Хасин оказался одним из них. Однако у этой интеграции в общество посредством ежегодного оплачиваемого отпуска была и обратная сторона. Хочешь не хочешь, а надо возвращаться на работу.

Дело было в воскресенье, четырнадцатого июля, завтра – первый рабочий день.