И это взойдёт

Когда врач повернула ко мне монитор, я разрыдалась: на экране сосал палец крохотный человечек. Все было видно: ручки, ножки, глазницы, нос. Даже пальчики, малюсенькие пальчики можно было пересчитать! «Похоже, что мальчик», – сказала доктор, щурясь и вглядываясь в экран.

Я одну за другой выхватывала салфетки из коробки, но не успевала вытирать слезы и сопли. Врач продолжала водить датчиком, что-то записывала и улыбалась. Меня захлестнула острая жалость ко всем и всему: к себе, к ребенку, ко всем этим манекенным людям вокруг. Щемящая печаль о хрупкости и уязвимости жизни вообще и новой жизни, бьющейся во мне. Жизнь продолжается. Я буду ее беречь. Я никого не подставлю под удар. Я никому не нажалуюсь. Я не попытаюсь бежать. Я буду хорошей. Я сохраню всех: плохих и хороших, злых и добрых, жестоких и жалостливых, любящих и ненавидящих.

Доктор дотошно отвечала на множество вопросов, которые меня тревожили. Я лихорадочно придумывала, что бы еще такое спросить, чтобы не уходить из этого уютного кабинета, не возвращаться в машину, не ехать назад. Я чувствовала себя воровкой, которая пытается урвать побольше того, что ей не принадлежит.

Но из кабинета все-таки пришлось выйти и потащиться по выкрашенному в бирюзовый цвет коридору. Вдруг из-за распахнувшейся двойной стеклянной двери нам наперерез вывалилась каталка. Две медсестры толкали ее к лифту. Женщину, лежавшую на каталке, била крупная дрожь, так, что стоявший у нее в ногах целлофановый пакет шелестел и шуршал, словно на порывистом ветру. Она вытащила из-под простыни руку, которой шарила под собою, где-то ниже пояса. Рука была вся в кровище. Женщина завыла и обхватила руками свой аккуратный, размером всего лишь с большую перевернутую салатницу животик. «Выкидыш», – поняла я. И тут они нахлынули на меня – воспоминания, которые казались давно уже погребенными под бесконечным ворохом других событий. Мой живот свело, будто обхватило стальным обручем. Стало невыносимо страшно. Вдруг я напрасно расслабилась, ощущая себя в безопасности под крылом Поленова? А если у меня опять случится выкидыш? И это произойдет там, в усадьбе? Кто сможет мне помочь? Отвезут ли меня в больницу? И если да, то сколько времени понадобится, чтобы получить разрешение на выезд? Мне же никто не поможет. Меня просто оставят там истекать кровью.

«Не переживайте, с вами такого не случится, – сказала женщина с ресепшена, заметив, как побледнело мое лицо. – Какая вы впечатлительная. Хотите валерьянки?»

Я пила воду под тревожным взглядом растерянного охранника. Стоило сделать последний глоток, как он настойчиво взял меня под локоть и потащил к выходу. «Мне нельзя возвращаться в усадьбу. Я должна ждать появления ребенка в городе. Рядом с врачами. Надо бежать», – устало, но невероятно четко произнес мой внутренний голос. И все тело, до самой последней клеточки, с этим согласилось.

Мы вышли из клиники. Нервы напряглись до предела. Сейчас! Если я собираюсь вырваться, то именно сейчас надо побежать и закричать. Я пристально смотрела на дорогу и тротуар, выискивая человека, к которому я могу броситься, которым я смогу закрыться от своего ужаса. У противоположного торца дома мужчина выгуливал бульдога. Пожилая женщина качала коляску на детской площадке. Дворник вез громыхающий мусорный контейнер. Мимо пробежал школьник, раскручивая мешок со сменкой. До меня никому не было никакого дела. Я ощупывала каждого из них глазами и не чувствовала в них силы, способной противостоять тому, от чего я хотела скрыться.

Дверь машины распахнулась. Охранник, видимо, прочитал мои мысли и подтолкнул меня в салон. Я рухнула на сиденье. Город будто выталкивал меня из себя, как море – пластиковый мусор. От близости спасения и его невозможности у меня перехватило дыхание, я отчаянно боролась со слезами.

Машина притормозила на светофоре. На перекрестке дежурили дэпээсники в стеклянной будке. Прямо перед моими глазами. Что если я выпрыгну из машины прямо сейчас и побегу к ним? Я тихо потянула шапочку фиксатора, чтобы разблокировать дверь. Она не поддавалась. Зажегся зеленый, и полицейские остались за спиной. Скоро и город миновали. И вот ворота усадьбы снова захлопнулись.

Я вошла в дом и рухнула на кровать. Меня охватила глубокая тоска. Я так предвкушала встречу с внешним миром, представляла, что я почувствую, оказавшись за воротами. Но все оказалось совсем не так. Я должна была воспользоваться ситуацией, но ничего не вышло. Было ощущение, что побывала не в реальном, а в иллюзорном мире, где не знала, как себя вести. А по-настоящему реальный мир – здесь, среди этих стен, за высокой оградой. Я разрыдалась. Меня трясло так, что не могла расстегнуть пуговицы на куртке и попасть пальцем в кнопку настольной лампы, чтобы зажечь свет.

Поленов. Отцовский подарок