И это взойдёт

Я бухнулась на колени и поползла к нему, умоляя. Причитая. Упрашивая. В моей памяти вдруг вспыли какие-то совсем не мои слова. Но и не чужие – бабушкины. Слыша их в детстве, я даже не пыталась запоминать, но они сами упали вглубь меня и сейчас вдруг выметнулись наружу и сложились в спонтанную мольбу такой неистовости, что мне казалось, камни должны были расступиться и дать мне дорогу, даже не так – взвалить меня на свои плечи и понести на свободу: «Милосердия двери отверзи. Христом Богом прошу, выпусти меня отсюда! – причитала я. – Ради Его страдания будь милосерден ко мне и нашему ребенку. Ты знаешь нужду мою. Посему молю тебя: сохрани меня и младенца нашего. Ты мое упование, отвори свое милосердное сердце».

Бессвязное, околоцерковное бормотание выплескивалось из меня – толчками, как будто меня тошнило словами. Я ловила его взгляд и видела в нем… страх? отвращение? раздражение? досаду? – словом, совсем, совсем не то, на что надеялась.

Он замахнулся, а я смогла только намертво, до искр, зажмуриться. Раздался звон и хруст. По щеке хлестнула боль. Я распахнула глаза и закрыла руками живот, но он в него даже не метил – он продолжил рубить кулаком по столу. Молча и зло. Осколки чашки и блюдца разлетались в стороны с ледяным дребезгом.

Поленов перестал лупасить стол так же внезапно, как и начал. Обмотал окровавленный кулак полотенцем. Накинул дубленку, натянул шапку. Ботинки он никогда при входе не снимал. И вышел, хлопнув дверью.

У меня остался кровоточащий шрам на щеке – царапина, видимо от отлетевшего осколка чашки.

Марина. Предчувствия

Принято считать, что прошлое влияет на настоящее, а настоящее – на будущее. И что пребывая в дне сегодняшнем, мы реагируем на вчерашнее. Это верно, но только наполовину. Мы погружены во время. Мы окружены им, как рыба водой. Время обнимает нас со всех сторон. И та вода, что впереди, влияет на нас так же, как и та, что остается сзади. Будущее влияет на нас не меньше, чем прошлое. Просто мы не привыкли это осознавать. Например, бывает так: вдруг, ни с того ни с сего, тебя охватывает неожиданное, странное и страстное желание. На днях, идя по дому через комнаты, я внезапно та-а-ак захотела свежего огурца! Просто до дрожи. Думала – умру, если сейчас не откушу – зеленого, в пупырках! Захожу в гостиную и – сюрприз – там Борис ест огурец. По-простому так: разрезал на половинки, присолил и хрустит. То есть мой мозг не осознал еще, что уловил слабый запах огурцов, но подсознательное желание уже появилось – за минуту до того, как они передо мной возникли. С глобальными вещами то же самое – когда появляется какое-то сильное желание, это верный знак, что скоро на тебя свалится и ситуация, «аромат» которой ты подсознательно уловил. Желание – это реакция на будущее. И никакой мистики в этом на самом деле нет.

А еще раньше при виде Флоры меня стало охватывать совершенно необъяснимое и невыносимое, как зуд, раздражение. Она начала бесить меня – не могу сказать, чем конкретно, но до такой степени, что хотелось ее ущипнуть до смачного синяка или даже ударить со всей силы. Даже не ударить, а конкретно так избить. Я поняла, что это неспроста – с ней что-то должно случиться. Из времени, которое выше нас по течению, сочился запах крови. Я стала ждать. Наблюдать. И когда она два дня подряд не выходила из дома, решила ее навестить.

Я постучалась в дверь. Стук вышел как крупная дрожь – мне мерещились совсем ужасные картины. Повесилась? Вскрыла вены? Отравилась? Я была готова к тому, что мне не откроют, дверь придется ломать и внутри обнаружится тело – обезображенное, опухшее.

Тело Флоры действительно выглядело отвратительно, но не так ужасно, как я ожидала. Грузное и словно отекшее, оно было живо. Оно передвигалось по комнате. На щеке глубокая запекшаяся ссадина. Опухшие веки, синева под глазами. Бескровные губы.

– А ты рисковая, – произнесла я, догадавшись, что происходит, и видя теперь причину, по которой мне совсем недавно так хотелось вцепиться ей в волосы и расцарапать щеки. Она же беременная! Борис – с нею?! Как я раньше этого не заметила?

– Он тебя когда-нибудь бил? – спросила Флора.

Я отрицательно покачала головой, всматриваясь в ее лицо. Сегодня оно было похоже на то, другое – своей испорченностью и неузнаваемостью.

– Я не давала повода. Что ты сделала?

– Попросила отпустить меня.

– Ха. Ну, в общем-то, я тоже об этом просила. Только меня он не бил. Это как же просить надо?

Флора тяжело переваливалась по комнате. В ней было что-то неживое, жуткое. Подвижный, разговаривающий, мятый кусок мяса.

– Ради Христа просила. Богом заклинала. Взывала к его бессмертной душе, – ухмыльнулась Флора и тут же поморщилась.

– Христом Богом заклинала? – не поверила я своим ушам. – Серьезно? Ну ты вообще… Надо же так угадать те самые слова, которые при нем вообще нельзя произносить!

– С чего это?

– С того! Единственное, о чем вообще никогда нельзя заговаривать с Борисом, – это о Боге. Стоит произнести при нем одно это слово – он становится реально опасен. По-настоящему.

– Это шутка такая?