И хочется и колется

– Гена, внучек, дай бабушке от квартиры ключик, – снова падает Джина до слабого голоса. И Генка ключи ей вручает. Молча. Выудил откуда-то.

– Быстро! – командует он, как только за смертоносным торнадо закрывается дверь.

– Что быстро-то? – бормочу я, кидаясь за ним вслед. Он заметно хромает. Ему, наверное, больно. И, кажется, опять температура поднимается. Ему лежать нужно, покой, но вместо этого он роется в шкафу и выгребает наши вещи.

– Переноси в мою комнату! Костины вещи – в ту, куда Джина указала. Освобождаем пространство, а заодно заметаем следы преступления!

– Здогово! – прыгает сын. – А в садик я не пойду, да?

– Пойдёшь, но мы опоздаем, – строго говорю я ему.

Котя сникает.

– Завтгак пгопущу, – тоскливо выдаёт он.

– Кость, я тебя накормлю, – обещает Крокодилокактус и, ухватив побольше моих вещей, тянет к себе в комнату.

Ну, капец. Я вообще на такое не рассчитывала!

– Ген, давай поговорим, – несусь за ним трусцой. – Как бы я э-э-э… даже не знаю.

– Наследство хочешь? – обрывает он мою глубочайшую речь. – Не спорь, и не обсуждается! Мы семья. Ты спишь со мной.

– Ты думаешь, она дура? Идиотка? Да она сразу обо всём догадалась! – в сердцах я плюхаюсь на его кровать. Удобная, кстати, зараза. Я выспалась, как никогда в жизни.

– Догадалась, не догадалась – какая разница? Она вслух что-нибудь подобное сказала? Нет. Значит, либо не поняла, что не удивительно в её умирающем состоянии, либо её пока всё устраивает, и претензии высказывать Джина не спешит.

– Я передумала! – выпаливаю, зажмурившись.

Меня до ужаса пугает «спать вместе» с Крокодилом. Какое там спать… Да ещё с ним. Я, между прочим, пять лет мужчин не видела в том самом смысле. И вполне способна на неадекватные поступки, последствия которых могут быть весьма трагическими.

– Что, прости? – голос у Крокодила зловещий.

– Мам, а ты тепей с папой будешь жить? – на пороге хмурит рыжие бровки мой сын.

– Да, Кость, – не даёт мне рта раскрыть КрокоКактус.

– Тогда женись! – вдруг выдаёт Костя, и я чуть с кровати не падаю. – Понагошку в одной кговати не спят!

– Тут видишь какое дело… – чешет Крокодил в затылке, и я вдруг понимаю, что он сейчас брякнет.

– А мы не по-настоящему, Кость. Понарошку. Как бы вместе, но не совсем.

М-да, дипломат из меня так себе. Объясняльщик тоже не очень, особенно, если надо что-то на ходу придумать.

– Я думал, только дети вгут, – горько вздыхает мой сын, – а взгослые, оказывается, такие обманщики!

Он уходит, а я подскакиваю с места, как ужаленная.

– Не смей ему говорить, что мы женаты! – шиплю, как масло на раскалённой сковородке – шиплю и стреляю. – Это для тебя всё понарошку, поиграешься, получишь свои тридцать сребреников, а нам как-то дальше жить надо. И я ладно, а Костя может привыкнуть.

– Лиль… – у Генки какая-то муть в глазах. Я не хочу сейчас слышать его оправдания или доводы. Страшно и не хочется, чтобы было горько.

Я случайно задеваю его руку. Он снова горячий. Наклоняюсь и задираю штанину. Нога малиновая. Пылает.

– Ген… – я напугана до ужаса. Видимо, лицо у меня говорящее. Крокодил сжимает губы упрямо и выпрямляется.

– Давай просто перенесём эти чёртовы вещи, а потом уже будем думать, что делать дальше.

– Я лучше «скорую» вызову, – пытаюсь я переломить его. Но Генка упрямый. Всегда таким был. Может улыбаться, ресницами добродушно хлопать, но кто думает, что его легко сделать, глубоко ошибается: у Северина такой стержень внутри, что даже пилка по металлу не поможет.

– Баш на баш Северина: мы переносим вещи, а потом едем в больницу. Но учти: я согласен на домашний постельный режим и на тебя в качестве сиделки. Нет – помру молодым и напишу, кого винить в моей смерти.

– Какой же ты дурак, Кактус! – бью его в плечо. Он неожиданно ловит мою руку и целует в раскрытую ладонь. Я вздрагиваю. Зависаю.

– Кстати, о Кактусе, да, – произносит он и трёт воспалённые веки. Затем встаёт и отправляется в комнату с лоджией. – Это мой кактус. Джине я его не оставлю.

– Ну вот ещё! – хватаюсь я за горшок. – Он мой! Ты мне его подарил! Не отдам!

Одно неловкое движение – и кактус летит на пол. Бздынь! Горшок треснул, земля рассыпалась. А он, такой трогательно-несчастный, лежит. А мы стоим. Друг на друга смотрим.

Ненавижу! Он даже памяти о себе не оставил! Что я буду делать, когда это фарс закончится? На кого я буду смотреть долгими зимними вечерами, вспоминая, что было?..

35. Безумный день без женитьбы Фигаро

Геннадий

Лилька чуть не плачет.

– Я тебе новый куплю, – кажется, я ещё никогда так не переживал из-за какого-то там дурацкого цветка. – Два. Хочешь – три.

– Друзей не предают и на три других не меняют, – шипит она разъярённо, как её непримиримый местами кот.

Она на колени падает, пытается его поднять.

– Лиль, он же колючий, поранишься.

В общем, если мне где и удалось вырвать зубами какое-то очко в свою пользу, то только что я потерял всё, ещё и штрафные баллы получил с отрицательным знаком.

– Мы по дороге и горшок новый купим, и землю, и всё, что нужно.