И хочется и колется

– Красное платье, – командует Генка. – Я обещал Косте, что ты его наденешь. И туфли, и сумочку.

– Ладно, ладно, – ворчу я и без стеснения стягиваю с себя одежду. Крокодил замирает. Сглатывает. Оглаживает меня взглядом. Да-да, ему полезно, но пока что – диета. Пусть аппетит нагуляет. Я ещё не перестала быть вредной, хоть и люблю его без памяти. – Может, ты дома останешься? Температура всё же.

– Не дождёшься, – сопит он обиженно и тоже начинает переодеваться. – Я не для того ребёнку развлечения обещал, чтобы вас одних туда отправлять. Хоть спокойно вместе побудем. А заодно заглянем, как там дела в Джининых апартаментах движутся. Кажется, кому-то пора в собственные пенаты. Никакой личной жизни. Везде её длинный нос.

У Джины вполне себе нормальный носик, но возражать сейчас не стоит. Джины и впрямь чересчур много.

– И у тебя поднимется рука просто так от неё избавиться? – спрашиваю почему-то шёпотом.

– Не знаю, – честно признаётся Генка. – Но каждый день как по минному полю. Я сегодня чуть инфаркт с твоим котом не заработал.

– С нашим, – ласково треплю Крокодила по подбородку. – Пока договор в силе, кот – наш!

– Да я и не отказываюсь, – ловит он губами мои пальцы, и я позволяю ему это. Не сразу отнимаю руку. Мне хорошо. И от блеска в его глазах, и от нежностей украдкой. И от того, как он пытается без конца ко мне прикоснуться. В груди – пожар, в голове – туман. И бороться с этим бесполезно.

Он не спорит про договор, и мне становится немножко печально. Я понимаю: когда-то всему будет конец, но стараюсь не думать об этом, не омрачать то прекрасное, что у меня осталось.

Я подвожу глаза и крашу губы платью в тон.

– Лиль, какая ты у меня красивая, – тяжело дышит в затылок мой бедный Кактус. Я чувствую, как его губы прикасаются к кудряшкам. Хочется растечься киселём и остаться дома. В его объятиях.

– Мам, пап! – врывается Костик. – Вот так сойдёт? – демонстрирует он нам джинсовый комбинезон и ярко-оранжевую футболку. У него не было таких вещей. Опять происки Крокодила. Но возражать я не смею, глядя, как сияют у Костика глаза.

– Очень красиво, но ветровку наденем. И кепку.

– Само собой! – заявляет мой деловой парень. – Я кгосовки ещё надену!

Парк развлечений встретил нас буйством красок, шумом и каким-то неумолимым запахом счастья. Тут, наверное, специально вырабатывали и рассеивали в воздухе эндорфины. От этого пьянеешь не хуже вина.

Ребёнок был счастлив по уши. Батуты, качели, карусели. А ещё Крокодил для него какого-то страшного медведя в тире подстрелил. Но Костика таким не напугать.

– Научишь, пап? – после нашего откровенного разговора он перестал его звать Геной. Я заметила. Крокодил – нет. Он воспринимал «пап», как так и надо. Не вздрагивал. Так быстро привык?

– Научу, но не сегодня, – покосился он на меня. – А то мама скучает. Мы как-нибудь выберемся на чисто мужскую вылазку, идёт?

– Без пгоблем! – ударил его по раскрытой ладони сын и отправился в путешествие по какому-то надутому лабиринту с препятствиями.

– Мороженое хочешь? – спросил Крокодил, и мне вдруг безумно захотелось. И мороженого, и сладкую вату. И почему-то стыдно просить, хватило сил лишь кивнуть.

– Я быстро, – убрал кудряшку с моего лица мой Генеральный Директор и отправился за лакомствами.

А пока его не было, я смотрела, как увлечённо преодолевает препятствия мой сын, ловила лицом солнечные лучи и хотела плакать. От какой-то щемящей тоски в груди, от того самого счастья, что щедро входило в лёгкие и не хотело уходить.

Я немножко побуду слабой. Иногда можно. Представлю, что мы и правда семья. Я, Костик и Крокодил. Я позволю себе мечтать о прекрасном. Забуду о Джине и договоре. Это не самообман, нет. Всего лишь уступка. Маленькая вольность, фантазия. Я ведь прекрасно чувствую края и знаю черту, за которую заходить нельзя.

– Я не мог определиться, – говорит внезапно вернувшийся Крокодил, – поэтому купил всё.

В руках у него пакет и палочки со сладкой ватой. А выглядит он как очень добрый Дед Мороз.

– Ты с ума сошёл, – ахаю я, засовывая нос в пакет. – Это ж обожраться и ангина. А тебе вообще сейчас вряд ли холодное можно.

У Кактуса на лице блаженство. Кажется, кто-то млеет от моего ворчания. Вот как на него сердиться, скажите пожалуйста?

И я бы ещё побурчала для проформы, но от сладостей меня отвлекают весьма примечательные две фигуры. Я аж выпала из реальности, пытаясь челюсть с асфальта отскрести.

Пока я в себя приходила, у Генки скулы обострились, желваки заиграли.

– Скажи, что мне это не снится, – тронула я Генку за руку. Голос противно дрожал.

– Если снится, то это совместное помешательство, – зло цедит Крокодил. – Он что, нас достать решил?

Но вряд ли «он» нас преследовал. Потому что Святославик Алдошин вился вокруг моей подруги, моей дорогой Юльки. А та счастливо смеялась, трясла локонами, поводила плечами, постукивала каблучками. На ней – лучшее платье. И вообще она – при параде. И по лицу вижу – поплыла. Не мудрено. Святославик тот ещё альфонс и сердцеед.