И хочется и колется

Что такое стеснение Димон не знал. Тощий, с хорошим аппетитом, он вызывал умиление. У Лильки, конечно же. Я видел, как она на него смотрит. Чисто по-женски, с жалостью и тем самым стремлением опекать, коего я не испытал на себе ни разу.

Вдруг понял: я ревную её к этому милому Гарри Поттеру. Он оттягивал внимание на себя, а я недополучал. Поэтому меня раздражало в брате буквально всё, но я мужественно держался изо всех сил. Хватило меня ненадолго.

Мы ругались с Лилькой шёпотом в нашей комнате за закрытыми дверьми. Из-за брата, конечно же. Как будто нам нечем больше было заняться глухой ночью.

– Он, по сути, ещё ребёнок! – шипела кошкой Лилька. – Мать в больнице, Дима ещё и хорошо держится. Тебе доверили – нужно оправдывать доверие!

– Он – манипулятор! – сипел я в ответ. – И скажи мне, что я сделал не так? В больницу к матери свозил, в кафе накормил, обращаюсь как к лорду голубых кровей, а тебе всё не так!

– Ты себя в зеркале видел? У тебя ж на лице скепсис и не пойми что написано. У тебя вообще сердце есть? Он же твой брат! Ради старой бабушки с деньгами ты готов раскорячиться, а ребёнок тебя бесит и раздражает!

Вот она какого мнения обо мне! Считает, что я ради денег?! Хотя как она ещё может думать?

– Да ты… да я…! – не хватает у меня слов.

– Бездушная, бессердечная сволочь! Крокодил пупырчастый, кровожадный! Кактус злобный небритый!

А вот это уже обидно! Я побрился на ночь, между прочим! Надеялся, что после всех страданий получу нежность и ласку, но, похоже, ничего мне не обломится сегодня. И из-за чего? Точнее, из-за кого? Из-за брата, которого я впервые в глаза увидел. Но Лиле об этом лучше не напоминать, а то это будет лишним поводом меня оттолкнуть. Она и так… в боевой ипостаси. Вон, снова на краю кровати устраивается, подпрыгивая на матрасе.

– Лиль… – подползаю тихонько.

– Не приближайся!

Это как на дурацком плакате: «Не влезай! А то убьёт!»

Но я полезу. Пусть лучше ударит меня током – я готов.

– Лиль… – прикасаюсь губами к белому плечику.

Она не отмахивается, а замирает.

– Северин… – а в голосе ни угрозы, ни раздражения. Жалко как-то звучит, растерянно.

– Да, моя Северина, да. Я согласен: гад, сволочь. Но, может, ты меня всё же простишь, а? Ну, пожалуйста, Лиль. Я исправлюсь, честно. Хочешь, я этому чебуратору в очках что-нибудь куплю? Я не очень хорошо знаю, чем дышат подростки. Но я готов погрузиться, так сказать. Кровать ему самую лучшую из салона. С ортопедическим матрасом.

Лилька вздыхает и поворачивается ко мне. Хочет что-то сказать, но я ей не даю. Сразу же лапы накладываю и губами к губам прижимаюсь. Целую по-сумасшедшему горячо. Ловлю её судорожный вздох, оглаживаю грудь, лезу нахальными руками под коротенькую рубашечку, трогаю трусики пальцами, раздумывая: снять или порвать?

Меня штормит от неё. Я болен ею. Прав Славик: уже много лет как заражён и не вылечен. Вот поэтому температурю. Это не кот меня покусал, а она, моя Лилия Белая-Северина.

Смешно сказать: я боюсь её. Боюсь признаться. Вдруг она меня отвергнет? Соберёт своё движимое и недвижимое имущество и уйдёт? Уж лучше постараюсь привязать к себе всеми способами. И этим – тоже.

Одно дыхание на двоих. Пальцами переплелись. Прижимаемся друг к другу так, что становится горячо.

А потом я забываю обо всём. Есть лишь я и она. Одно наслаждение на двоих. Стон её губами ловлю и чувствую, как она взрывается от удовольствия, цепляясь судорожно пальцами за мои плечи и стараясь не кричать.

А я бы хотел услышать крик её экстаза, но мне достаточно пока того, как она выгибается подо мной и замирает, расслабляясь.

Я в ней. Глубоко-глубоко. И это не физическая близость, а ловушка, когда проваливаешься и хочешь быть добровольным пленником.

– Как же мне хорошо-о-о… – выдыхает Лилька, поудобнее устраиваясь головой на моём плече.

Мне тоже, Лиль. Хорошо с тобой. Есть с чем сравнивать – так получилось. А вот так замечательно ни с кем и не было. Потому что это не просто тело получило удовольствие, а душа поёт и радуется, огорчается и торжествует. У души – сотни оттенков чувств. И все они оживают, расцветают, начинают бурлить, когда моя Лиля рядом.

Когда-нибудь я осмелюсь и скажу об этом вслух. А пока… подожду ещё немного. Приколочу к себе намертво. Приклею. Пришью. Сделаю всё, чтобы не убежала снова.

48. И вновь продолжается бой…

Лилия

Рано утром Крокодил будит меня поцелуями. Это… крышесносно. К этому – молниеносное привыкание. Но я стараюсь не думать о потом. Лучше получить то, что дают здесь и сейчас. Да и самой можно ответить той же монетой. Страсть – игра для двоих. И я тоже не совсем робкая девочка, а очень талантливая и прилежная ученица.

– Сегодня на работу едем вместе, – выдаёт он, когда мы, обессиленные, лежим, пытаясь отдышаться. – И пора одеться. В доме – дети.

Так он это сказал, что у меня щёки вспыхнули. Мой Крокодил и… дети. Причём не с досадой, а обеспокоенно. Будто он давно – папаша семейства, а я тут… забылась. Поэтому он меня одёргивает, напоминает. Это… непривычно.