…И мы станем единым целым. Благодаря и вопреки. Так вот она какая – любовь!

Куидель и Хоуохкэн вышли из транса одновременно. Раненый опять начал метаться, и шаман приступил к своим обязанностям. Из своей священной связки доставал всё новые и новые магические предметы, как будто она была бездонной: клок шерсти бизона, змеиную кожу, голову дятла, высушенную орлиную лапу с когтями. Влил в рот Хоуохкэна какое-то снадобье, воткнул в кисти рук и ноги шаманские спицы, а его лицо закрыл маской из перьев. Взял в руки бутыль из тыквы и под гулкие хлопки по её бокам опять начал кружиться вокруг хогана с Хоуохкэном, выкрикивая заклинания. Сколько часов продолжался его бешеный танец, никто бы сказать не смог. У обычного человека уже давно бы закружилась голова, но Куидель не был обычным, он был шаманом.

Закончилось кружение вокруг хогана с Хоуохкэном только тогда, когда звук хлопков по тыкве изменился. Внутри бутыли явственно появился какой-то твердый предмет, который каждый раз ударял по стенке тыквы вслед за хлопком руки шамана: хлоп-тук, хлоп-тук. И Куидель, страшно завывая, начал нарезать круги вокруг хогана, в котором находилась бледнолицая девушка.

Уже стемнело, когда звук тыквы опять изменился. Теперь всем окружающим слышалось: хлоп-тук-так, хлоп-тук-так. Куидель закружился, всё более увеличивая темп, связывая своим ритуальным танцем хоганы Хоуохкэна и бледнолицей девушки с костром. Наблюдающим уже который час за его священнодействиями индейцам, начало казаться, что с каждым кругом хоганы всё больше приближаются друг к другу и к костру, стягиваясь в единый узел.

Наконец, шаман сделал несколько последних кругов вокруг костра, поднял тыкву над головой и с нечеловеческой силой грохнул её о землю. Бутыль разлетелась на мелкие кусочки, а к ногам Куиделя упали две связанные друг с другом маленькие деревянные куклы – мальчик и девочка. Шаман уселся на землю, скрестив ноги, долго бормотал себе под нос новые заклинания, а потом кинул фигурки в костёр. Пламя костра резко взвилось вверх, искры с громким треском посыпались во все стороны. Куидель поднял обе руки вверх, а потом плавно опустил себе на колени. И костёр послушался шамана – пламя опало, и горение вскоре прекратилось. Начавший накрапывать мелкий дождик с редкими снежинками, прибил к углям дым. В середине костра индейцы увидели фигурку мальчика, почти не тронутую пламенем, и, практически, полностью сгоревшую фигурку девочки.

Участь бледнолицей пленницы была решена. Для этого не понадобился ни Совет племени, ни слова шамана. И без них всё было всем ясно: духи примут жертву в лице бледнолицей девушки с огненными волосами, и Хоуохкэн останется жив.

Шаман продолжал безмолвно сидеть в застывшей позе – Куидель впал в глубокий транс. Тело его окостенело. Индейцы подняли своего шамана и, как деревянного истукана, отнесли в хоган к раненому. Вождь ОхитекаКотахира распорядился всем расходиться и уже с утра заняться сбором дров для жертвенного костра.

Непейшни понял, что ему надо действовать немедленно. Как только стойбище погрузилось в глубокий сон, он вошёл в хоган к Анпэйту. Любимая не подавала признаков жизни. Никак не отреагировала на миску с горячей похлёбкой, которую он вложил в её застывшие руки. Не откликнулась на ласковые слова, с которыми он к ней обратился. И пришлось Непейшни кормить её с ложечки, а потом одевать в принесённую им мужскую одежду. Хорошо хоть Анпэйту не задеревенела, а исправно глотала и сгибала руки и ноги под мягким нажимом рук Непейшни…

Для Дори сегодняшний день был самым страшным в её жизни. Дикие завывания вокруг её жилища скрутили ужасом её внутренности в тугой узел. Даже когда звуки удалились, даже когда они смолкли, ей не стало легче. Даже далёкие выстрелы ружей солдат, послышавшихся вскоре, не внушили ей надежду на спасение. Она поняла, что её судьба решилась, но каково было это решение, она не знала. Её душа сжалась в крохотный комочек, в точку, а страх окутал, словно толстое одеяло, сквозь вату которого звуки внешнего мира едва проникали. Запах горячей пищи, хотя она и ела последний раз сутки назад, чьи-то ласковые руки, надевающие на неё одежду, не вернули её к реальности. И только когда в её спутанную гриву погрузился гребень, и стало больно от выдёргиваемых волосков, защитная плёнка её сознания лопнула от ужаса, как мыльный пузырь. Дори поняла, что её готовят к снятию скальпа, и слёзы двумя ручейками покатились по её щекам и закапали на одежду. Что ещё она могла предпринять? На что ещё надеяться? Только на милость Бога. И Дори начала молиться…

Непейшни с трудом справлялся с расчёсыванием спутанных волос любимой. У Натта, гребень которой он захватил с собой в последний момент, тоже были длинные густые волосы, но они не шли ни в какое сравнение с пышными кудрями Анпэйту, да ещё и сбившимися в комок за последние двое суток. Их невозможно было убрать под мужскую шапку, поэтому пришлось тщательно расчесать, а потом заплести в косу, вспомнив, как он это делал, пока Натта была маленькой.

Наконец, любимая была готова. Непейшни взял её за руку и вывел из хогана в ночь.

6