И на дерзкий побег

— Ну, вот и повоспитывал. Как спишем?

— Возбужу уголовное дело об умышленном убийстве и причинении тяжких телесных повреждений.

— Точно, — ухмыльнулся Кутовой. — Получит, тварь, высшую меру и вопрос будет снят.

— Не согласен, — возразил Серебрянский. — Этот Лосев весьма авторитетный у фронтовиков. А их у нас, считай, батальон. Как бы не возникли беспорядки. Что тогда? — обвел взглядом собеседников.

Те напряглись. Оба помнили такие в 42-м на Воркуте, получившие название «Ретюнинский мятеж». Тогда были убиты более семидесяти охранников и повстанцев, пятьдесят участников приговорены к расстрелу. Этим всё не кончилось. Нагрянувшая комиссия из Москвы усмотрела в действиях местного лагерного начальства преступную халатность и ряд из них сами попали в лагеря.

— А что? Есть к тому предпосылки? — тревожно спросил Кутовой.

— Да. Мои «режимники» докладывают о нездоровых настроениях среди заключенных в зоне.

— Что конкретно?

— Они недовольны ухудшением питания, увеличением числа «придурков» из воровского окружения и начавшимися издевательствами со стороны блатных. Кстати, а ты почему молчишь? — покосился Серебрянский на Айдашева. — Или твои сексоты зря жрут хлеб?

— Что скажешь? — тяжело уставился на «кума» начальник. Ему всё это не нравилось.

— Я именно об этом хотел сегодня доложить, — Айдашев наморщил лоб.

— Слушаю.

— Такая информация действительно есть. Уже веду оперативную разработку[90].

— Срал я на твою разработку! — начальник налился краской. — Что конкретно предпринимаешь!?

Ответа не последовало.

— Значит так, — Кутовой выпучил рачьи глаза. — Этого Лосева пока не трогать. Разработку завтра же мне доложишь. И смотри, б… Ты меня знаешь! — постучал пальцем по крышке стола.

Серебрянский, наблюдая это картину, сидел с невозмутимым видом. Он был карьеристом и ненавидел Кутового, перебежавшего ему дорогу. Судьба Лосева была майору безразлична, а начальника он решил свалить. Наведя по своим каналам справки, заместитель узнал, что тот переведен сюда с понижением. Его уличили в служебных злоупотреблениях, пьянстве и мздоимстве. На новом месте Кутовой всё это продолжил, и майор собирал на подполковника досье. С Айдашевым столкнул умышленно, чтобы поссорить. Лосева же Серебрянский хотел заполучить в союзники. Пригодится.

Когда срок наказания истёк, Николай вернулся в лагерь. За это время там случились изменения. По указанию сверху нормы выработки увеличили, как и трудовой день. Теперь он длился одиннадцать часов. Усилился и режим. Все передвижения внутри зоны разрешались только строем во главе со старшим. На ночь двери бараков запирали.

— Такие вот у нас невеселые дела, — встретили Лосева в бригаде.

— Ну а ты как? Грев[91] получал? — взглянул на него Трибой.

— Получал, ребята, спасибо.

— Это все Шаман расстарался, — прогудел Громов.

— Да ладно, — махнул тот рукой. — Проехали.

Удэге же развернул укутанный в тряпье котелок, из-за голенища валенка достал ложку и протянул Лосеву:

— Кушай. Для тебя мал-мал подогрели.

— Слышь, Васёк, расскажи, какое ты письмо получил, — толкнул удэге в бок Трибой.

— Получил, — растянул в улыбке губы Василий. — От отца с Амура.

В январе его земляк Уйбаан освободился из лагеря и выполнил поручение.

— И что в письме? — с аппетитом хлебая баланду, спросил Лосев.

— Отец пишет, все живы-здоровы. Собаки тоже. Приедет весной на свиданку.

— Везучий ты человек, — вздохнул Шаман.

— А я вот своей отправил два письма — молчит.

— Ничего, будет и тебе, — заверил Василий.

— Точно знаю.

— Откуда?

— Подя сказал, однако. Это наш бог огня.

— Ты что? Специально про меня спрашивал?

— Про тебя и всех нас, — кивнул удэге. — Подя обещает удачу.

О том, что он верит в своих богов, друзья знали. В первые дни работы на делянке Василий вырезал из лиственничного корня божка величиной с детскую ладошку. Натёр сажей из костра и хранил в тайнике на шконке, часто молясь ему перед сном непонятными словами. Это считали чудачеством, внимания не обращали.

Делянка, на которой трудилась бригада Лосева, уходила вглубь тайги всё дальше. Скрипели пилы, рушились в обхват лиственницы. Стучали топоры, трещали поясницы от усилий.

Конвой становился злее, их паёк тоже стал скуднее. Перекуров они не давали. В один из таких дней, когда смена подходила к завершению, пожилой зэк Антипов, бывший связист, вместе с напарником раскряжёвывал очередное сваленное дерево. Обрубая верхушку, случайно зашел за затес на соседнем дереве.

В тот же миг сбоку щелкнул затвор и хлестко ударил выстрел. Антипов удивленно развернулся, выронив топор, упал навзничь. Снег окрасился кровью.

— Ты что сделал, гад! — побросали остальные работу.

— Стоять! — набежали от костра свободные конвоиры, тыча в бригадников стволами винтовок и автоматов.

— Продолжать работу! — расстегнул кобуру старший, — Ну! — взмахнул «ТТ». — Иначе положим ещё. И спишем на попытку к бегству.

Тихо матерясь и оглядываясь, заключенные разбрелись по местам. Снова зашоркали пилы, вяло застучали топоры. Бригадир стоял молча, побледнев и до боли сжав кулаки.