И на дерзкий побег

Для артистов приготовили имевшийся в лагере клуб, рассчитанный на несколько сотен зрителей, в котором иногда проводились политзанятия (в остальное время он был закрыт и пустовал). Обновили сцену с портретом вождя и транспаранты. Ко времени приезда бригады зал был полон под завязку. На первых рядах во главе с Кутовым сидела вся лагерная администрация, многие с женами, за ними охрана и лагерные «придурки». Остальные ряды занимали выполняющие план заключенные.

Действо началось с «Песни о Сталине», исполненной местным хором. Песню встретили бурными овациями администрации и жидкими хлопками остального зала. После на сцену вышел сам Козин в сопровождении аккомпаниаторов, его встретил гром рукоплесканий. А когда они смолкли, и наступила тишина, в воздухе полился душевный, мягкого тембра голос:

Когда простым и нежным взором

Ласкаешь ты меня, мой друг,

Необычайным, цветным узором

Земля и небо вспыхивают вдруг.

Веселья час и боль разлуки

Хочу делить с тобой всегда.

Давай пожмём друг другу руки

И в дальний путь на долгие года…

— проникновенно выводил он под фортепиано и гитару со скрипкой.

С последними словами зал взорвался аплодисментами, певца несколько раз вызывали на бис. Затем поочередно исполнились «Калитка», «Осень», «Пара гнедых», встреченные с не меньшим восторгом.

Когда же концерт закончился, артисты удалились за кулисы, а начальство покинуло зал, в одном из средних рядов обнаружили труп одного из лагерных «авторитетов» с торчавшей между лопатками финкой. Не все внимали высокому искусству.

Через неделю Шаману пришла посылка из Москвы, о чём вечером сообщил дневальный по бараку. Рыжий тут же сходил на почту, вернулся радостный, осторожно поставил на шконку средних размеров фанерный ящик. Крышка была вскрыта (посылки проверяли). «Налетай братва», — сделал широкий жест.

Василий, бывший у друзей вроде завхоза, стал доставать из ящика содержимое: солидный шмат завернутого в бумагу сала, две качалки «краковской», несколько банок сгущенки и консервов, столичный батон и десяток пачек папирос. Посылки в бараке получали многие, у кого имелись родственники, их содержимое делили между устоявшимися группами.

Пока удэге нарезал сало, колбасу и хлеб, Шаман, привалившись в глубине к стенке, читал в свете коптилки обнаруженное в ящике письмо.

— Сука! — ударив по стене кулаком, громко выругался.

Все обернулись, — в чем дело?

— На, читай, — протянул Лосеву тетрадный листок.

Николай взял листок в руки, придвинулся к коптилке.

Ольга, так звали жену Шамана, писала, что вышла замуж за военного интенданта и вместе с ним уезжает в Прибалтику. А посылка — её последний привет.

— М-да, — аккуратно сложив, Николай вернул листок Шаману. — Что поделаешь, Паша. Крепись.

— Все они, бабы, такие, — матюгнулся Трибой. — Я со своей тоже развёлся. Правда, перед войной.

После того как немного перекусили (Шаман отказался), Василий отнёс посылку на сохранение дневальному.

Через несколько дней в лагере произошел трагикомичный случай. Когда утром бригады повалили в столовую на завтрак, горячей пищи там не оказалось. Возмущенные бригадиры вломились на кухню и обнаружили в одном из варочных котлов старшего повара из приблатненных по фамилии Карапетян.

— Хавайте меня, мужики! — истошно завопил армянин. — Я проиграл всю утреннюю закладку!

Делать этого естественно не стали. Вытащили и долго били.

Прибежала внутренняя охрана, едва отняла. Стонущее тело уволокли в больничку. Причитавшуюся же кашу так и не выдали. Пожевав хлеба с чаем, матерясь, люди ушли голодными.

Этим днем, несмотря на крики и брань конвоя, все бригады работали тихой сапой. Выработка упала наполовину. Кутовой рвал и метал, а Айдашев, усмотрев в действиях повара вредительство, возбудил против него уголовное дело. Спустя месяц в лагерном клубе состоялся выездной суд. Карапетяну добавили к прежнему сроку ещё пять лет. Социалистическая справедливость восторжествовала.

В апреле подули влажные ветры со стороны моря, принеся первое дыхание весны. И в одну из таких ночей со стройки, где работали в три смены, сбежало трое заключенных. Были они из блатных, имели немалые срока, один — вор в законе, погоняло[92] имел Хрипатый, родом из Якутска.

Они пробрались на стоянку у ворот, где находились грузовики, завели один, разогнали и сшибли вышку с часовым. Вырулив на уходящий к югу зимник, «студебеккер» врубил фары и унесся в поднявшуюся метель.

Днем из Магадана прибыл летучий отряд «вохры»[93] на аэросанях. Гудя винтами, отправился в погоню. В зоне же провели грандиозный шмон, впрочем, не давший особых результатов, и арестовали нескольких блатных из барака сбежавших. Ими занялись Айдашев с прибывшим из управления следователем.

Через трое суток отряд вернулся. За санями на волокушах — два трупа в инее. Тела сбросили рядом с вахтой — для устрашения бригад, следующих мимо на работу и обратно. Хрипатого среди них не было. Он словно в воду канул.