И не осталось никого

— Ханк Ниари, — сказал он наконец, тряхнув головой. Он повторил еще раз: — Ханк Ниари.

Потом он развел руками и зашагал по коридору на совещание.

Некоторые люди никогда не забывают определенных людей, немногие помнят всех, а о большинстве из нас в памяти других не остается и следа. Иногда это и к лучшему. Ларри Новотны хотел, чтобы его забыли, из-за интрижки с Амбер Людвиг. Том Мота хотел, чтобы его забыли, из-за того случая с пейнтбольными шариками. Но хотели ли мы, чтобы о нас забывали напрочь? Мы отдали долгие годы этому агентству, мы трудились, думая, что зарабатываем себе имена, в глубине сердец мы не могли не верить, что каждый из нас заслуживает памяти. Иными словами, прощение было даром, но забвение — ужасом.

И в то же время никто не хотел, чтобы его помнили за дурной вкус или гнилые зубы.

Но конечно, уж лучше бы тебя помнили за это, чем забыли вообще. Это была худшая из всех возможных судеб.

Большинство из нас вспоминали ту или иную персону в общих чертах, конкретные детали со временем приобретали шутовской характер, имена забывались навсегда. От других оставались лишь самые общие воспоминания, словно мы не проходили мимо них в коридоре по сто раз на день, а встретили раз в тумане, пробормотали вежливое извинение и разошлись. Редко-редко вдруг из ниоткуда всплывала какая-то деталь — тональность голоса, родинка. Странные это были ощущения. И потом, еще были люди, от чьих образов некоторые из нас никак не могли отделаться. Джанин Горджанк мучили воспоминания об убитой дочери. Бенни не мог отделаться от образа Франка Бриццолеры, потому что Франк умер и завещал ему тотемный шест. Дядюшке Максу не суждено было забыть свою Эдну.

Что же касается нас, то нам эти вопросы были до лампочки. Нас никто никогда не сможет забыть.

— Ну, ты и олух царя небесного, — отчитала Бенни Марсия вечером того дня. — Как же ты мог забыть Ханка Ниари?

Бенни поспешил к двери Джима.

— Это тот черный балбес! — воскликнул он. — В вельветовом пиджаке!

— Ну конечно! Я сам хотел тебе это сказать, — ответил Джим. Он в этот момент как раз читал е-мейл от Ханка, пришедший и ему — в тот почтовый ящик, в который он редко заглядывал. — Как же мы могли забыть Ханка, Бенни?

— Не знаю, — ответил Бенни. — Наверно, такое случается.

Каждый получил точно такой же е-мейл, что Бенни и Джим, и все мы задумались — как это Ханку удалось нас разыскать, ведь мы разбежались кто куда. Большинство из нас прекрасно его помнили и сразу же узнали имя, потому что ведь не каждый день работаешь с черным парнем, который одевается как оксфордский профессор, читающий курс поэзии. Мы еще шутили, что ему не хватает только трубки, которую он мог бы сжимать зубами, мучительно размышляя вслух над медленным закатом ямбического пентаметра. Но нет, Ханк не был поэтом, лишь неудавшимся романистом, и получить его е-мейл оказалось равносильно тому, что узнать, будто один из сценариев Дона Блаттнера взяли на киностудию «Уорнер бразерс» и на главную роль назначили Джорджа Клуни. Выяснилось, что Ханк издал книгу и ее чтения состоятся в книжном магазине в студенческом городке Чикагского университета. Мы были заинтригованы и ошарашены.

Мы набились в помещение, и у нас даже не нашлось времени толком поздороваться, когда появился Ханк с книгой в руке. Рядом с ним шел сутулый бородатый джентльмен, который взошел на трибуну и представил его. Он наговорил много хорошего о Ханке, который в это время сконфуженно отводил в сторону взгляд, на что мы не преминули обратить внимание. Мы заметили также, что вместо вельветового пиджака на Ханке была простая белая футболка от «Фрут-ов-зи-Лум»[118], которая только подчеркивала его темные длинные руки и плоский, как у мальчишки, живот. Без всегдашних громоздких очков лицо Ханка казалось более худым и красивым. Костюм довершали джинсы с простым черным поясом. Так он выглядел гораздо лучше, и мы были рады видеть, что он из прежней эрзац-профессорской фазы перешел в новую стадию. Тогда мы ему об этом не сказали, но и потом подходящего случая не нашлось.

Когда бородатый закончил представление, мы огляделись в поисках знакомых лиц. В конце третьего ряда сидела Амбер Людвиг с малышкой на коленях — маленькой девочкой, которая усердно играла с грязной голой куклой. У бедняжки были мужские черты Ларри и крепко сбитая моржеподобная фигура Амбер. Сам Ларри Новотны находился в последнем ряду один, спрятавшись под новенькой шапочкой «Кабс». Дан Уиздом сидел рядом с Доном Блаттнером, а в первом ряду с правой стороны расположилась Женевьева Латко-Девайн с мужем. Он прижимал к груди ребенка, который вдруг испустил несколько недовольных криков. Муж тут же принялся покачивать ребенка на руках, нежно потер ему спинку, и тот очень быстро снова заснул.