И не прервется род

Вот о чем говорил Алвар. Он не дает себя чувствовать, потому что ему есть что скрывать. Впрочем, мне уже было на это наплевать. Я еду в Свирь. Там Радим, там… Я задохнулась от внезапного осознания.

– Мы едем в Свирь. Значит, я снова начну… плохо себя чувствовать? – спросила я, в последний момент заменив готовое сорваться с языка «умирать».

Альгидрас нахмурился и закусил губу.

– Не бери в голову, – произнесла я, – ты ведь в этом не виноват. Это все ваша Дева. Интересно, что ей от меня нужно? Никакой особо важной информации я тебе не сообщила. И от чувств, навеянных ею, тоже проку никакого. По-моему, только головная боль тебе. Странная она все-таки. Мне казалось, что Святыня должна иметь конкретную цель. А чего хочет эта, вообще непонятно. Правда?

Я тараторила, чтобы как-то заглушить чувство страха и безысходности, и наблюдала за тем, как Альгидрас, нахмурившись, убирает флягу в сумку, кладет на стол нож и какой-то сверток, относит сумку к двери. Я надеялась лишь на то, что он не заметит, как меня трясет. Вероятно, надеялась напрасно, потому что он хмурился все сильнее.

– Ладно. Забудь, – наконец махнула рукой я. – Знаю, что ты обещал найти способ избавить меня от этого, но ты ведь не… чудесник. Кажется, так в Свири говорят?

Я улыбнулась преувеличенно бодро и поднялась на ноги:

– Давай уже спать!

Сказав это, я поняла, что не испытываю никакой неловкости и трепета оттого, что мы собираемся ночевать вдвоем. Ведь наверняка он не будет спать со мной.

– Передай нож! – попросил Альгидрас, что-то делая у печи.

Подхватив со стола оставленный хванцем клинок, я рассеянно протянула его рукоятью вперед. Мне показалось, что рука Альгидраса дрогнула, принимая оружие. Впрочем, мне просто могло померещиться из-за игры света на перстне Алвара. К тому же я решила, что довольно ловить его реакции и угадывать мысли. Глупости все это! Дева, любовь… Ерунда! Скоро все закончится. Для меня точно.

Я так старательно прокручивала эти мысли в голове, что оказалась совершенно не готовой к тому, что произошло через секунду. Альгидрас перехватил мое запястье здоровой рукой и, шагнув вперед, поцеловал меня в губы.

Первое, что пришло мне в голову, – это какая-то шутка. Вторая мысль наскочила на первую: какого черта он творит? Третья мысль о том, что мне нужно его оттолкнуть, наткнулась, как на стену, на четвертую: если я его оттолкну, все прекратится и никогда… никогда больше…

Моя рука метнулась к его плечу в попытке то ли оттолкнуть, то ли удержать, а его ладони скользнули по моей спине и прижали меня к его груди с такой силой, что стало трудно дышать. В затуманенном мозгу заполошно бились мысли, наскакивая друг на друга и сшибаясь, как волны в шторм, ровно до того момента, как я решилась ответить на его поцелуй. А потом я пропала и в голове не осталось ни одной связной мысли, только где-то на краю сознания мелькнуло понимание, что ничего я в своей жизни не знала о поцелуях.

Мой плащ соскользнул с плеч, и я даже не удивилась тому, как Альгидрасу удалось его развязать. Видно, он все-таки чудесник, который может все: даже вот так, одним махом разрушить все барьеры, смести мысли о жалкости и бесполезности. Разве могла я быть ненужной и бесполезной, когда его дыхание сбивалось и рука, касавшаяся моей щеки, ощутимо дрожала? А еще за плотно закрытыми веками я чувствовала отблески света от печи и лампы. И оттого казалось, что я только что смотрела на солнце.

Одежда скользила по покрывшейся мурашками коже, обнажая что-то гораздо большее, чем просто тело. И я наконец осознала, что не то что оказалась в этом мире – я родилась для Альгидраса. И самым важным в эту минуту для меня было стать его частью. Это было нужнее, чем дышать, чем жить! Если бы я могла мыслить связно, я бы, вероятно, испугалась такой всеобъемлющей любви и самоотдачи. Но думать я не могла: в моей груди жарко пульсировал целый мир, ставший вдруг объемным и пугающе огромным, заставляя меня чувствовать себя одновременно маленькой песчинкой и бесконечной Вселенной. И когда я думала, что сильнее чувствовать уже не смогу, Альгидрас, случайно ли или намеренно, снял свои проклятые щиты – и меня унесло лавиной наших общих эмоций. Последним, что уловило мое сознание, был шепот Альгидраса на хванском, и я в который раз подумала, насколько прекрасен и певуч этот язык.

Я проснулась, чувствуя под собой жесткую поверхность вместо мягкой пуховой перины. Шея затекла от неудобного положения, но стоило мне чуть пошевелиться, как я вспомнила, где нахожусь и что случилось. Я распахнула глаза и встретилась с пристальным взглядом Альгидраса. Чуть сдвинувшись, я сползла с его плеча и принялась лихорадочно придумывать, что сказать. Мысль о шквале неконтролируемых эмоций, который мне довелось пережить, заставила покраснеть. Альгидрас это заметил. Не мог не заметить, однако он как ни в чем не бывало произнес:

– Доброе утро! Не замерзла?

Покосившись на его плащ, который нас укрывал, я помотала головой и пробормотала:

– Доброе.

– Просыпайся, я принесу воды.