Ох, только бы она не умерла до приезда родственников! И хотя бы они, родственники эти, погостили подольше. Потому что, если честно, Лиза очень устала возиться с бабушкой. Она даже домой из-за нее уже которую субботу не ездила. Иногда Елизавета Николаевна поднималась, к ней словно возвращались силы, но очень ненадолго. Бабуля угасала, это видно было. Вдруг она умрет в отсутствие Лизы? Никто не возлагал на Лизу никакой ответственности, но оставить ее одну даже на выходные Лиза не могла.
А конец истории она все-таки узнала. Через какое-то время Елизавета Николаевна сама вернулась к этой теме. Вечера были длинными, дни серыми и холодными, и в моменты улучшений старушке иногда хотелось поговорить. А говорить было не с кем, кроме Лизы, да время от времени навещавшей ее медсестры из Красного Креста. Иногда — очень редко — пожилая соседка приходила посидеть около кровати. Ни близких, ни друзей у нее давно не осталось. А поскольку Лиза уже научилась правильно слушать, она все узнала, не задавая «глупых» вопросов.
В середине тридцатых мужа Елизаветы Николаевны забрали в тюрьму. Она уже не помнила, по какому обвинению, да и было ли оно? Она узнала о его аресте в воскресенье. Поскольку именно по воскресеньям ходила на базар. Купив немного продуктов, молодой картошки, каких-то ранних овощей, она уже покидала рынок, когда к ней подошла женщина. Это была его подруга, его муза, только Елизавета Николаевна не сразу ее узнала. Поскольку одета она была как селянка, да и выглядела ужасно. Не поднимая головы, женщина сообщила, что несколько дней назад его увезли в тюрьму. Его арест, несомненно, какая-то ошибка, сказала, но она ничего не может сделать, с ней никто не хочет разговаривать, поскольку она не родственница… Непонятно, кому он мог перейти дорогу. Он был порядочный, в высшей степени деликатный человек. И работник исполнительный, хороший. Это было несправедливо по отношению к нему и крайне жестоко. Он уже несколько лет страдал от почечнокаменной болезни, и приступы становились все чаще и чаще.
Елизавета Николаевна стала ходить к нему на свидания. Кто еще мог это делать? Только она. Она была его законной женой. Они и беседовали как муж и жена, никогда не вспоминая того, что случилось. Его заключение примирило их. Изо всех сил, через друзей и знакомых, она пыталась выйти на каких-то более-менее влиятельных людей. Пыталась сделать для него все возможное, что было в ее силах. Пыталась хотя бы как-то смягчить его пребывание в тюрьме. Носила продукты и лекарства, какие только можно было достать в то тяжелое время. Но там была ужасающая грязь, и кормили заключенных отвратительно. К его почечной болезни добавилась дизентерия, и через три месяца он умер.
— Нам даже не дали его похоронить, — закончила Елизавета Николаевна свою историю.
Лиза потрясенно молчала, не зная, как выразить свое сочувствие старой женщине. Но Елизавета Николаевна, похоже, сочувствия не ждала.
— Вполне может случиться, деточка, что однажды вы выйдете на улицу и не узнаете города, в котором родились и всю жизнь прожили, — произнесла неожиданно, глядя за окно в сгущающийся сумрак зимнего вечера. — Все вокруг будет чужое: и дома, и люди. И этим людям не будет до вас никакого дела. А тех, кого вы знали, кто был вам дорог рядом уже не будет… Это только кажется, что жизнь длинная. Даже самая длинная — не длиннее, чем какой-нибудь предутренний сон.
Она замолчала, продолжая смотреть в окно. Лиза тоже посмотрела, и вместо автомобилей, то и дело проезжающих мимо, вместо многоэтажки, окна которой уже сияли желтым светом, увидела улицу без асфальта, без машин, без новых домов.
И по этой пустынной улице таким же стылым зимним вечером уходил к другой женщине муж Елизаветы Николаевны, человек, которого она любила, и который по всем правилам жизни в людском обществе принадлежал ей, и все же, несмотря на это, ее покидавший. Все, что оставалось той, другой Лизе, Елизавете Николаевне, это смотреть ему вслед и надеяться на чудо. Которого так и не произошло. Он не вернулся в этот дом. Как не вернулся и в другой. Жизнь его окончилась в ужасном месте в ужасных муках. Ее отняли у него безо всякой на то причины, и близким даже не отдали тела, чтобы похоронить.
— Так я и не простилась с ним, — тихим бесцветным голосом произнесла Елизавета Николаевна. — В тот последний день, когда он был еще жив, я провела в очереди полдня, но меня к нему не пустили. Следующим утром я пошла туда снова. И снова отказ. Тогда я попросила взять для него хотя бы передачу, если уж свидание запрещено. Но они не взяли, и тогда я поняла, что произошло. Поняла, что его уже нет в живых. Жизнь человека тогда ничего не стоила. — Она подняла голову и взглянула на Лизу своими красными слезящимися глазами. — Пока молоды, цените радости, которые выпадают на вашу долю. Не осложняйте жизнь себе и другим глупым упрямством, которое ошибочно принимаете за гордость.
10