И ни на одно мгновение дольше

– Хочу немного денег поднакопить и заказать все сразу: столы, стулья разные, сантехнику, диваны, тарелки с вилками… Чтобы осенью переехать, – пояснил Рома. Он не стал рассказывать о том, что причиной настоящей задержки была надежда выбрать все это вместе с молодой женой.

Они поднялись на второй этаж, разделенный на две большие комнаты. Одна, с тем самым балконом, выходила на деревенскую улицу, а из второй, с окном почти во всю стену, было  хорошо видно луг, излучину реки и гору, которую река в этом месте плавно огибала. Вид был потрясающий. Дина вспомнила глухую стену напротив ее каморки в Париже и засмеялась.

Убедившись, что его бывшая невеста и правда восхищена домом, Роман сделал вид, что ее мнение не так уж сильно его беспокоит.

– Ты как себя чувствуешь? – спросил он. – Голова не болит?

Дина пристально посмотрела на него, будто увидела в его лице что-то новое.

– Не очень, – она подошла к окну и стала указательным пальцем рисовать на нем какие-то узоры. – Шишка на голове болит и, кажется, у меня появились провалы в памяти.

– Ты хотя бы помнишь, кто я такой? – спросил Роман и, подойдя к ней сзади, нежно обнял ее за талию.

– Ну да, – улыбнулась девушка, продолжая что-то писать на стекле, – в общих чертах.

– А как ты меня первый раз соблазнила, помнишь? Кстати, вон на том стогу сена, – Рома показал на длинный зарод на лугу ближе к реке.

– Я? – удивилась Дина. – Не может быть…

– Такую ночь и не помнишь? Эх ты!

– Ну-ка, расскажи свою версию этого момента, – она повернулась к нему лицом, не освобождаясь от объятий.

Роман помнил каждую минуту того дня, того вечера, той ночи. Лето не спешило уходить, и август выдался необычайно жарким. Уже прошел день Ильи пророка, но, несмотря на традицию, запрещающую купаться после этого праздника, на берегу реки каждый вечер собиралась местная молодежь. Ловили рыбу, тут же жарили ее на большой, неизвестно откуда взявшейся черной чугунной сковородке. Пекли картошку в углях. А если кто-нибудь приносил спиртное, то тогда вечеринка могла закончиться на рассвете.

Рома с Диной  тогда еще только познакомились. Оба заметили, что в душе у них появилось какое-то новое чувство. Ощущение, похожее на волнующее и приятное ожидание долгожданного праздника. Их постоянно притягивала друг к другу какая-то неясная сила. Она же мешала думать обо всем другом, ставшим вдруг незначительным и совершенно неважным. Для всех знакомых все уже было ясно, только они сами себе боялись признаться, что их накрыла та самая любовь.

В тот день из Москвы вернулись в деревню сразу три местных парня, которые ездили вроде и по разным делам, но всем им хотелось узнать, можно ли в столице хорошо заработать. Поэтому вечером, когда у реки опять собралась большая компания, разговор пошел о том, где жить лучше.

Первым, захлебываясь от восторга, рассказал свою историю очень худой высокий парень. Все его звали Винт, то ли за внешность, то ли за упорство, с которым он всегда пытался ввязаться в какую-нибудь дурацкую историю. Было похоже, что это произошло и сейчас. Полгода назад он загорелся стать предпринимателем. Делать он особо ничего не умел, но заняв немного денег, решил пройти в Москве курсы парикмахеров и открыть здесь, в деревне, модный современный барбершоп. Там же, на этих курсах, он купил кучу инструмента. Как ему сказали, необходимого для открытия бизнеса. Восторженный рассказ о парикмахерской, которая будет одновременно и мужским клубом, грубо оборвала его подруга.

– Если в какой-то чужой мутной схеме ты не видишь, кого будут дурачить и кто в ней лох, значит лох – это ты. Идиотом ты был, идиотом и помрешь, – махнув рукой в сторону Винта, сказала она. – Развели тебя там как дурня деревенского… Им главное – впарить тебе их китайский инструмент в десять раз дороже, чем он на самом деле стоит. И за эти курсы денег столько содрать, как будто они из тебя профессора делают. Да ведь за неделю даже овец стричь не научишься.

– Да ты ничего не понимаешь, – огрызнулся Винт. – У меня есть бизнес-план, а в нем учтены все детали.

Его подруга с сожалением посмотрела на приятеля, покачала головой и, закатив глаза, подытожила:

– Лох не мамонт – никогда не вымрет. Шел бы лучше к Ромке, гаечные ключи ему подавать. Всяко больше заработаешь, – она, раскинув руки, сладко потянулась, продемонстрировав огромную грудь. – Эх, я сама бы к нему пошла, но не берет…

– А мне Москва совсем не понравилась. И народ там говно, – категорично заявил невысокий коренастый парень с выпученными глазами и выбритой почти наголо головой. Только специально оставленный редкий чубчик чуть прикрывал его узкий, всегда наморщенный лоб.

– Поехал туда на стройке поработать. Обещали горы золотые. Поселили в общежитии. Порядки, как в армии. В 22.00 отбой. Общага закрывается – ночуй где хочешь, хоть на скамейке под окном. Только за это еще из зарплаты вычтут. Алкоголь не приносить. Девок не приводить. Я неделю только выдержал. Уехал, – он злобно сплюнул. – Но больше всего злят местные. Они себя считают другой нацией. Мы для них холопы и быдло. Постоянно хотелось кому-нибудь рожу набить.