...И никто по мне не заплачет

Эми немедленно отреагировала на ее слова и вручила мяч Марилли, которая тотчас же проделала этот фокус собственного изобретения. Но, разумеется, он ей не удался. Тогда она сказала:

Твой мяч просто ком глины, он неверно прыгает, мяч Гертруды Цирфус и стоил-то куда дороже.

Эми, которой предстояло сделаться учительницей, отправилась к своей матери и, плаксиво растягивая рот, все ей рассказала.

Через три дома пятеро ребятишек водили хоровод. Их тоненьким голосам надо было перелететь через кучку тараторивших женщин, ящик с песком и три каштановых дерева, прежде чем донестись до Марилли.

«Там на озере вдали»,— пели девочки. К ним пошла Марилли Коземунд. При ходьбе она слегка раскачивалась, и солнце досадливо отскакивало от ее красных, словно лакированных волос. Чиновник топографического управления Рупп увидел девочку, заметил, как она ступает сначала на пальцы, а затем миллиметра два скользит вдогонку каблуком. И тут же ему на память пришла так называемая «Рю де Галопп», как он и его товарищи промеж себя называли крайне подозрительную улицу в центре города, и, хихикая, пробормотал себе под нос: «Ну, эта со временем побьет все рекорды в любви».

А время уже подошло к полудню. Трамвайщик Кестл, господин Гиммельрейх, чернорабочий Макс Бруннер, господа Блетш, Леер, Герлих и управляющий Штейн приходили домой обедать. Господин Штейн неизменно являлся первым, тютелька в тютельку семь минут первого. Он приезжал на высоком туристском велосипеде с тормозом на ободе колеса и слезал через удлиненную заднюю ось, так называемую «дедовскую подножку». Бравый Карли уже дожидался у дверей, брал под уздцы отцовского педального коня и почтительно тащил его по одиннадцати ступеням до квартиры. Правой рукой ему приходилось держать его за педаль, а левой за руль. Потому что Карли был еще очень мал. Управляющий Штейн шел впереди, не сняв блестящих зажимов с брюк. Каждого встречного он приветствовал учтиво, но важно. Только такие особы, как дворничиха да еще, пожалуй, госпожа Гиммельрейх, частенько бесстыдно подслушивавшая под дверями, могли разобрать едва слышное предобеденное бормотанье в квартире Штейнов. Семейство молилось стоя. Никому никогда не удалось разведать, что едят Штейны. Если другие дети спрашивали Карли или Эми: «Что у вас сегодня было на обед?» — то им отвечали: «У нас? Дырка от бублика и краюшка хлеба в придачу».

Пользоваться этой исчерпывающей формулой их надоумила мамаша.

Зато из-под двери трамвайщика Кестла несло омерзительнейшим жиром. Фрау Кестл смешивала его по собственному, ей одной известному рецепту. Даже трубочки по субботам она пекла на таком же жире. Потому-то никто из ребятишек и не попрошайничал, когда Наци — так все звали маленького Игнациуса, — радостный, с источающей прогорклый аромат трубочкой в руках, появлялся в субботний вечер среди своих друзей. Трамвайщик не молился за едой, а расстегивал пряжку штанов. Жена клала ему в глубокую тарелку весь фунт говядины, которая даже самым энергичным попыткам разрезать ее ножом противилась не хуже куска автопокрышки. Господин Кестл всегда отделял кусочек жене, она же неизменно говорила:

Эх, да так тебе ничего не останется.

А муж отвечал:

Ешь, ешь, Веви, мне много не надо.

Фрау Кестл всего не съедала, а ставила тарелку позади себя на печку и вечером из оставшихся кусочков приготовляла тирольское рагу. Господин Кестл относился к этому одобрительно. Наци тоже получал за обедом два-три ломтика мяса, сверху капусту, а еще сверху картофель. Он перемешивал все это ложкой и быстро заглатывал вместе с большим куском хлеба. Сам трамвайщик ел по определенной системе. Аккуратно разрезал мясо на квадратики и лучший кусок откладывал напоследок.

Тогда кажется, что ешь одно хорошее, — говорил он. рыгал, застегивал штаны и снова шесть часов подряд ездил по второй линии.

Обойщик Гиммельрейх, со своими зеленоватыми, щетинистыми бакенбардами, полными пыли от морской травы, в синем фартуке, шел на трубный зов супруги:

Обедать!

Фрау Гиммельрейх, жене обойщика, приходилось готовить на семь человек, а это уже само по себе нечто. Всякий раз она нарезала двухфунтовую буханку хлеба и раздавала ломти своему семейству быстро, как сдают карты. Если кто-нибудь из детей робко отпускал замечание насчет качества хронического картофельного супа, она говорила:

Подождите, покуда своя ложка будет!

На это никто ничего не умел возразить. За обедом они пили сок китайского чайного гриба. То есть простую водопроводную воду, налитую в большую банку, где буйно разрасталась студенистая губка. Напиток отдавал предварительным заключением и зубной пастой. Губка росла быстро. В то время многие обзавелись китайским грибом. После обеда хозяин возвращался к подержанной мягкой мебели и клопам.