Читаем ...И никто по мне не заплачет полностью

Поэтому Лео почти никогда не вызывали. Он был убежден, что учитель не понимает его фокуса, и даже считал себя дурным мальчиком, так как в общем-то любил учителя Гербера. А тот, конечно, знал о Лео куда больше, чем сам Лео знал о себе. Но учитель Гербер был добр и в свою очередь любил Лео. На его уроках никто не получал подзатыльников и телесных наказаний тоже не было. Как-то раз в гимнастическом зале Конрад Вейдман сильным броском жесткого кожаного мяча разбил пенсне учителя Гербера. Осколки полетели на пол, а один, совсем малюсенький, впился в бледный нос учителя. На нем выступила капля крови. Конрад Вейдман орал, как будто его резали, потом обеими руками вцепился в ручку двери и стал гнусаво всхлипывать:

Мама, мама Мария!

У него была приемная мать, которую он так называл в отличие от родной. Отнюдь не истекавший кровью учитель подошел к нему, вытер слезы, обильно катившиеся по мальчишеским щекам, и, к удивлению, даже ужасу всех школьников, поцеловал его в лоб. При этом он моргал глазами, так как почти ничего не видел без пенсне.

Такой уж смешной человек был учитель Гербер. Но он делал еще многое, что удивляло мальчиков и чего они никак не могли взять в толк. К примеру, совместное купанье. Каждый вторник в школьном подвале. По десять человек позволялось мальчикам резвиться под душем; для этого школа выдавала им трусики и махровые полотенца. Каждому полагалась отдельная кабина с клеенчатым занавесом, который можно было затянуть, когда одеваешься. Но учитель Гербер после душа проходил по рядам кабин, то у одного, то у другого ученика оттягивал в сторону клеенчатый занавес и говорил своим красивым голосом.

Главное — хорошенько вытирайся.

Позднее, когда Леонарду было уже без малого восемнадцать лет и он знал много о жизни человеческой, он вспомнил это и дурно подумал об учителе Гербере; но, с другой стороны, тот, правда, уже на смертном одре, в пятьдесят восемь лет, женился на восемнадцатилетней Аулу Фюрст, тоненькой, словно восковой девочке. Люди говорили: только из-за пенсии пошла.

Как-то раз учитель Гербер застиг Леонарда вечером у школьной стены, где тот назначил свидание Лотте Галлер. Эта самая Лотта тоже училась в восьмом классе и сложена была так, что у Лео кружилась голова, когда бы он ее ни увидел. Он пришел на свидание со своей грезой — Лени Гиммельрейх вызвала ее через посредство записки, которую он написал. Лотта как раз ела булку. Так как он был безмерно смущен и, заговорив, тотчас же поперхнулся — счастье душило его, — то он удивленно проговорил:

Ты булку ешь?

Он хотел этим сказать, что девушка, такая, как Лотта Галлер, должна есть только пирожное. Но она, верно, не слышала его слов, потому что ответила довольно глупо:

Ты что, второй ученик в классе?

Он сказал:

Да. — И это была правда. Первым, разумеется, был Фикентшер. В эту самую минуту из-за угла показался господин учитель в мягкой серой шляпе. Он был похож на Вотана. Учитель взглянул на приветствовавшего его взглядом человека, побывавшего в царствии небесном, и сказал:

Подойди-ка сюда, Кни!

Лео прошел десять шагов к своему учителю, со страхом глядя на вторую пуговицу его плаща. Господин учитель провел невероятно мягкой рукой по его волосам и сказал:

Сейчас только март, мой мальчик, погоди, покуда наступит лето.

У Лео был глупый вид, и к тому же он сильно покраснел. Сейчас ведь был июнь...

А учитель добавил:

Хочешь обзавестись семьей? — И как-то странно рассмеялся, а мальчик, запинаясь, сказал:

Я случайно встретил Галлер. Она ела булку.

Так, так,— отвечал учитель, и взгляд его опять уже был далеко. Лео ощутил легкий толчок в спину, учитель пошел своей дорогой, а Лео обернулся. Но Лотта уже давно исчезла.


Четыре года спустя Лео однажды увидел ее на велосипеде. Она ехала с фабрики, где ее обязанностью было вставлять маленькие винтики в сложный механизм.

—Ну? Ты опять замечтался? — сказал Биви Леер и пихнул своего друга.

Вот и конец, — ответил Лео, очнувшись.

Чему конец-то? — поинтересовался Биви.

«Пришел конец горняцкой жизни, пришел конец»,— смеясь, запел свободный Лео.

Ей-богу, у тебя шариков не хватает, — заметил Биви и немножко обиделся. Каждому ясно, что у Лео иной раз не все дома. Тут появился учитель Гербер и, улыбаясь, сказал:

Ну-с, дорогие мои мальчики.

Он первым вошел в актовый зал, следом за ним те, кому предстояло участвовать в концерте.


Многие жильцы с Мондштрассе, 46, сидели на оставленных для них местах. Матчи Коземунд, например, фрау Леер и фрау Кестл. Даже господин Рупп был здесь, в коричневом спортивном костюме, к которому у него было две пары брюк — гольф и обыкновенные длинные; сегодня на нем были длинные брюки. Праздник начался хоралом, который старший учитель сыграл на фисгармонии.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза