И отрёт Бог всякую слезу с очей их (СИ)

Они ехали на новеньком грузовике, переправлявшем сырье для тканей в Ганновер. Во внутреннем кармане плаща Эдварда лежали билеты на поезд Ганновер — Кёльн, а оттуда уже до Франкфурта. Проблема с отсутствием у Ноа документов должна была, по утверждению Веллера, решиться конвертом с письмом проводнику. Эдвард повздыхал, но Альфонс очень категорично напомнил брату, что читать чужие письма — нехорошо, в особенности если они, как того требовали правила хорошего тона, не заклеены. Старшего Элрика до чертиков бесила необходимость возвращаться обратно в Ганновер, но, с другой стороны, у него были билеты на поезд, сходная сумма денег — как говорил Веллер, это только задаток! — и загадочная картонная коробка. Небольшая, но увесистая, с явно смещённым центром тяжести. Коробку надлежало беречь как зеницу ока: не ронять, не трясти, не переворачивать, не наклонять — в общем, сплошные не, столь искренне и от души ненавидимые Эдвардом.

Пока грузовичок размеренно ехал по назначенному ему маршруту, Ноа сладко спала, прислонившись к деревянной стенке кузова, Эд и Ал гипнотизировали взглядом коробку.

— Нет, брат, — тихо, но твердо сказал Альфонс, однозначно оценивая взгляд старшего. — Мы взяли на себя обязательства, ты же понимаешь.

Эдвард подобрался. Он, как бывший государственный алхимик, умеет выполнять обещания! Однако было что-то, что точило душу юноши изнутри, что заставляло беспокойство злобной химерой поднимать ощеренную голову где-то в груди, царапать длинными когтями грудную клетку… Имя этому чему-то было, разумеется, любопытство. Однако, старший Элрик небезосновательно привык доверять чутью в таких вопросах: они с самого раннего возраста с братом умели с поистине детской непосредственностью и везением отъявленных неудачников вляпываться в самые что ни на есть взрослые неприятности. Ощущение того, что они уже почти приоткрыли завесу тайны, ради которой уже единожды пересекли Германию и сейчас собирались сделать это снова, расправляло крылья в его сознании. И сейчас единственной мыслью, которая была готова разрастись и заполонить собой все его существо, была лишь одна фраза:

— Ал… — Эдвард больше не мог молчать. — А что, если… — он недоверчиво воззрился на мирно стоящую рядом с братом на лавочке в кузове коробка, — если это бомба?!

Шёпот Эда был настолько пробирающим, что Альфонсу на мгновение показалось, что в фургоне стало холоднее.

— Эд, да ладно тебе! — от возмущения у Ала покраснели кончики ушей.

Такой умный, взрослый, сильный старший брат выдвигал сейчас такую бредовую идею!

— Какая может быть бомба в доме у фрау Веллер? Содержимое кошачьего лотка?

Эдвард не удержался и прыснул, живо представив себе, что они через всю страну везут тщательно и заботливо упакованные результаты жизнедеятельности сварливых и крикливых, под стать хозяйке, Феликса и Лео. Мысли о бомбе как рукой сняло — умеет все же Ал его подбодрить, пусть и такой ничего не значащей мелочью. Эд вздохнул — наверное, стоило последовать примеру Ноа и подремать, а то что-то совсем нервы ни к чёрту, и это в его-то возрасте…

На вокзале в Ганновере была настоящая толчея. Братья переглянулись, вспомнив Центральный вокзал Аместриса. Обоим сразу взгрустнулось: хотя этот мир и не был им уже совсем чуждым, но там осталось слишком многое. Задумчиво оглядывая разномастную толпу, Эдвард встретился глазами с худым светловолосым подростком, чьё лицо показалось ему то ли смутно знакомым, то ли напоминающим кого-то. Элрик покачал головой — здесь это было не редкостью, но такие моменты ещё больше напоминали о родине. Но его насторожило то, что Ал, кажется, тоже обратил на мальчишку внимание, хотя ничего и не сказал.