И отрёт Бог всякую слезу с очей их (СИ)

Шаттерханд кивнул и очень осторожно принял из рук Элрика коробку и принялся осторожно распаковывать предназначавшееся ему сокровище. У троицы перехватило дух. Когда последние слои газет были сняты, свету предстал глиняный горшок с внушительных размеров кактусом, с которого нечёсаными прядями свисали длинные седые лохмы.

— Cephalocereus senilis(1)! — Шаттерханд просиял. — Право слово, старина Веллер умеет сделать приятный сюрприз! Молодые люди, вы, должно быть, устали с дороги, — он позвонил в колокольчик. — Вам предоставят гостевые комнаты, если вы голодны — милости прошу к Линде, она вас накормит. Обед у меня в четырнадцать часов, если вы не будете спать, буду рад разделить с вами трапезу!

*

Все трое собрались в комнате у Эда — у него болела голова после ночного приключения. И его мучил вопрос: где и когда он видел Эрнста Шаттерханда. Ни он, ни Ал не могли пока дать друг другу ответа.

— Вот придурки эти богачи, — проворчал Эд, поудобнее подкладывая мягчайшую пуховую подушку под многострадальную голову. — Этот Веллер отвалил нам такие деньжищи и так беспокоился о целостности коробки из-за какого-то идиотского кактуса!

Несмотря на то, что Ал считал форму высказываний брата слишком резкой, не согласиться с ним по существу он не мог.

— Эд, Ал, — неуверенно начала Ноа, — вы всю поездку сами не свои. Что происходит? Вы знаете этого Шаттерханда?

Эдвард нахмурился. Его раздражало любопытство цыганки, но, с другой стороны, он мог её понять: его бы самого не устраивала ситуация, в которой его таскали бы за собой по всей стране как бесплатное приложение и при этом не вводили в курс дела. Но одно дело он, а другое — эта девчонка!

— С чего ты вообще взяла, что мы его знаем? — огрызнулся Элрик. — Если ты такая умная, может расскажешь нам, где и когда мы с ним встречались?

Ноа потупилась. Она никак не могла понять, когда её вопросы были уместными, а когда выводили Эдварда из себя. Иной раз он охотно пускался в разговоры, но чаще Эд, подобно потревоженному ежу или дикобразу, ощеривался и выпускал иголки, превращаясь в абсолютно несносную личность. Но Ноа с упорством, достойным лучшего применения, тянулась к нему.

— Брат, Ноа права, — возразил Ал. — Ты час от часу все мрачнее и мрачнее. И неужели тебе этот мужчина не показался знакомым?

— Башка раскалывается, — неохотно признался старший, переводя тему.

Альфонс вздохнул — всегда вот так! Всегда из этого упрямца всё надо вытягивать клещами! Его брат всё время пытался взвалить себе на плечи не только огромный небосвод — весь мир со всеми его бедами, горестями и разочарованиями. И сколько бы Ал не твердил ему, что эта ноша не под силу никому, Эд снова и снова бросался из огня да в полымя. Он всегда был мастером невыполнимых обещаний, и, что самое удивительное, ухитрялся так обходиться с окружающей его реальностью, что обвинить его в нарушении слова было крайне затруднительно.

— Ал… — Ноа подняла тёмные глаза. — А Эд… Каким он был в детстве?

— Очень целеустремленным, — глаза Альфонса засияли, когда он вспомнил маленького брата и их детство, — упрямым, несговорчивым… Самым лучшим!

«Прямо как сейчас», — подумала цыганка. Чем дольше она путешествовала с братьями, тем больше привыкала к ершистому характеру Эда и тем меньше представляла собственную жизнь без него.

Альфонс посмотрел на девушку и его осенило: она же не сомкнула глаз. Да и ему спать хотелось, а идея оставлять её одну бродить по этому чужому дому казалась ему чистой воды безумием. Проводив Ноа в её спальню, Ал направился к себе. Сколько он ни силился вспомнить голос Шаттерханда и обстоятельства, в которых мог его слышать, ничего не выходило. После долгих мучительных попыток оживить в памяти хоть что-то, Ал провалился в тяжёлый сон.

Ноа неслышно, как ночной хищник, прокралась в спальню Эда. Памятуя его резкую реакцию на столь грубое вторжение в личное пространство, она как можно незаметнее опустилась на колени рядом с диваном, на котором даже не сняв плаща лежал Эд, и осторожно положила подбородок к нему на подушку, мягко касаясь своим лбом его.

…На крыльце дома на холме стоит красивая белокурая девушка, а рядом с ней — пес, передняя лапа которого такая же, как нога Эда. И Эдвард безмерно рад ей — когда она бросается к нему на шею, не сдерживая слез счастья, он принимает девушку в объятия, вдыхая запах её волос, сцеловывая дорожки соленых слез с её щек…

Ноа отшатнулась. Это было слишком личное и слишком… неприятное для неё? Усевшись на мягкий ковер в углу, цыганка обняла руками колени и задумалась. Каково же Эдварду здесь, если он так скучал по этой девушке? Он сделал свой выбор потому, что этот мир отчаянно нуждался в спасении, закрыв глаза на собственные чувства, или, может, это было просто то, что осталось в прошлом?

Альфонс спал беспокойно. То ли отчего-то снова сказывалось долгое пребывание его тела за Вратами, то ли было что-то ещё…