И отрёт Бог всякую слезу с очей их (СИ)

Кимбли, напевая под нос песню Вальтера(1), шёл по направлению к воротам Хофгартена, откуда он попросил Ласт забрать его. В кармане пальто лежала записная книжка с новыми восьмью контактами, из которых явно ценными были два. Если быть более точным, то три, но Исаак Хоффман ему мешал. Впрочем, это не его забота. Пока, по крайней мере. Он был уверен, что на некоторое расстояние Ледяной и его спутница — под стать его алхимии! — проследовали за ним. Не стоило им пока видеть Ласт, пусть даже и через стекло автомобиля. Кто знает, были ли они знакомы в Аместрисе…

Но не признать поход продуктивным он не мог. Во-первых, его пригласил на кофе лично Хаусхоффер. Во-вторых, он теперь стал вхож на собрания общества. Признаться честно, на такую удачу он и рассчитывать не мог: с первого же визита подобное доверие — большая удача. И, разумеется, плодотворная работа — его работа.

*

— Он меня пугает, — капризно пожаловалась Анна, водя длинным пальцем по обнажённой груди Исаака. — Ужасный человек, право слово.

Макдугал внимательно посмотрел на кудрявую голову своей пассии. Либо она лукавит, во что бывший алхимик верить не желал, либо этот Кимблер и правда ей как в горле кость. И Исаак прекрасно её понимал: с момента появления этого щёголя в обществе Туле, нынешний «Хоффман» стал чувствовать себя так, словно он сидел на бочке с динамитом в самом прямом смысле этого слова. Однако выказывать спутнице своих подозрений он пока не собирался.

— Брось, — небрежно проговорил он, — таких как он — тьма. Ну химик, ну неприятный…

— А татуировки его ты видел? — Анна приподнялась на локте, заглядывая Ледяному в глаза. — Он что-то скрывает, я клянусь тебе!

Скрывает, как пить дать скрывает, но делиться этим с Анной Вульф Макдугалу не хотелось. Тогда пришлось бы рассказывать всё — он за пару месяцев общения с ней понял, что стоит дать ей хотя бы крупицу информации, она почище опытного сыщика вытянет все. Надо напустить её на Кимбли в более благоприятной обстановке. На это Ледяной с удовольствием бы посмотрел!

— Анна, милая, он просто отвратительный тип, не более, — примирительно сказал Исаак, обнимая её и перебирая светлые кудри.

— Вот что ему понадобилось в обществе Туле? — не унималась она. — Может, он и вовсе шпион?

«Шпион, — мысленно согласился Ледяной. — Страны, которой не существует в этом мире».

Бывший государственный алхимик Исаак Макдугал поначалу принял Землю за Ад, хотя до ишварской зачистки не верил ни в чёрта, ни в бога. Позже, изучив множество источников, он пришёл к выводу, что находится на своего рода «изнанке» привычного ему мира, и жаждал всем своим существом вернуться домой. Но способ был лишь один — вновь открыть Врата. Он безмерно жалел, что на момент открытия Врат ничего не знал ни об обществе Туле, ни о наследившем и здесь семействе Элриков. И сейчас он отчаянно цеплялся за любую возможность получить так нужные ему знания. И такой конкурент, как Багровый алхимик, был ему ни к чему…

— Дорогая, эти модные теории заговора не доведут до добра, — он улыбнулся. — Но если ты так переживаешь, спроси у него сама? Никто не в силах устоять перед твоими чарами.

Комплимент возымел обратное действие: Анна вскинулась и гневно воззрилась своими прозрачными глазками на Исаака.

— Я?! С этим?! — она замотала головой. — Не желаю я с ним разговаривать.

Комментарий к Глава 13: Nomina sunt odiosa/Не называя имён

Nomina sunt odiosa - буквально, “имена ненавистны”, перевод, приведённый в названии, вольный, более привычный уху.

(1)Песня Вальтера - песня Вальтера фон Штольцига “Morgenlicht leuchtend” из оперы Рихарда Вагнера “Нюрнбергские мейстерзингеры”.

========== Глава 14: Ferro nocentius aurum/Золото преступнее железа ==========

I know they’re under the bed, that’s where they hide

I know they need to be fed every night

They live deep under the bed, way down below

I found the skin that they shed ‘cause they

eat there and they breathe there, and they grow

Alice Cooper «Under the Bed»

Ульрих подобрался и с ненавистью посмотрел в тёмные глаза цыганки. Ещё не хватало, чтобы эта паршивая дрянь трогала его своими грязными лапами! И тем более ей не было дозволено говорить что-то о его матери. Собрав скудные силы, Ульрих ударил Ноа в плечо, от чего та отшатнулась и едва удержалась на ногах.

— Заткнись, шваль цыганская, — брезгливо скривился мальчишка.

— Не смей прикасаться к Ноа! — вспылил Альфонс, заламывая руку грубияна за спину. — Ты ничем не лучше её!

Ульрих сжал зубы — было больно, но он не позволит этим блаженным и цыганской девке насладиться минутами его слабости. А тут ещё и этот златовласка — мало он его головой приложил, надо было сильнее! — полез шарить по карманам. И, разумеется, нашёл кое-что, не предназначавшееся для его глаз.

— Отдай! — вскинулся Ульрих, игнорируя боль в заведенной за спину руке: все болевые ощущения, что были в его тщедушном теле, заполняли сейчас его правую голень, постепенно растекаясь по всем членам так, что перед глазами плыло все сильнее.