— Эй, принцесса, — один из громил намотал на кулак его спутанные волосы и резко дёрнул вверх, — а с каких пор военным можно носить такие патлы? Или ты был местной девкой?
Согласный хор уголовников омерзительно заржал. Зольф попытался отвлечься и представить себе, что он в вагоне для перевозки скота и ржут из стойл, но не вышло — ни одни животные не разговаривали бы с ним человеческими голосами и не слетелись бы, как стервятники, на алхимика с закованными в колодки руками.
— Заткнись, — голос вышел срывающимся и хриплым из-за неестественного положения головы.
— Ты с кем разговариваешь?! — возмутился местный авторитет, рванув голову Зольфа ещё выше.
Зольф мог дотянуться одной рукой до этой мрази и превратить его в отменную бомбу. Мог взорвать весь вагон к чертям. Но всё это раскрыло бы то, что он так любовно прятал в своем желудке, ради чего он вообще находился в этом вонючем поезде.
— Молчишь, сука, — громила, не отпуская Кимбли, опустился на корточки. — Ну ничего, у нас и не такие разговаривают. Эй, Натан, как думаешь — может, ему зубы выбить? А то ещё укусит, падла, — он хрипло рассмеялся.
— Передние расшатать можно, — флегматично пожал плечами сухопарый мужик неопределённого возраста.
Зольфа передёрнуло — липкий страх, порождённый болью, унизительным положением и риском потерять то, ради чего он пошёл ва-банк, этот чёртов страх, перемешанный с чудовищной брезгливостью при одной мысли о том, что эти твари собирались с ним делать, сковали его душу крепче колодок на руках.
— Ну что, принцесса, будешь по-хорошему? — почти ласково спросил громила, заглядывая Зольфу в глаза.
Багровый смерил того презрительным взглядом и злобно уставился на него в ответ, изо всех сил пытаясь не выдать почти животного страха.
— Вот выпиздыш поганый, — он ударил Кимбли головой о колодки, сковывавшие руки, обошел кругом и для верности пнул под ребра. — Ничего, скоро ты нам тут в любви объясняться будешь, блядь фронтовая, дерьма кусок, небось, жировал на жалование алхимика-то, да по борделям шастал, не то что мы! А теперь и ты наших харчей пожрёшь да жизни хлебнёшь, да говна ложкой!
Кимбли закашлялся, в очередной раз борясь с приступом тошноты: сухой спазм подбирался к горлу, сковывал тело в тиски. Вязкая горькая желчь заполнила рот, нечто твёрдое ударилось изнутри о стиснутые зубы. Нечеловеческим усилием он, давясь, заставил себя проглотить собственную рвоту с хранившимся в ней сокровищем. Слова и угрозы доносились до него словно сквозь пелену, с разбитого лица на пальцы текла кровь, слёзы застилали глаза.
— Давай уже, принцесса, мы соскучились по женскому теплу, — громила подошёл ближе, обнажая в улыбке щербатые зубы и стягивая арестантские штаны.
— Чтоб тебя на куски разорвало, паскуда! — ощерился Кимбли, с усилием прислоняя ладонь к холодному грязному полу с нарисованным на нём его собственной кровью кругом преобразования, сдирая кожу с правого запястья о плохо зашлифованное дерево колодок…
Комментарий к Глава 21: Similia similibus destruuntur/Подобное разрушается подобным
========== Глава 22: Si vera narretis, non opus sit testibus/Когда вы говорите правду, нет нужды в свидетелях ==========
Still life
A masquerade to appear
Worm eaten apple
Shining like a star
Beware of
The forked tongued lambs
Guardian angels
Dig your grave by night
Macbeth «Fables»
Чунта ехал в машине скорой помощи, направлявшейся в Мюнхен. Его рану на лице обработали и перевязали, а сам он ещё не знал, что отныне на его лице будет вечно стоять клеймо в виде буквы «икс» по вине той чёртовой пластины, что отлетела в него во время взрыва. Зато он знал, что ещё в одном автомобиле едет этот мерзавец из его снов, а во втором… Он видел, как тело его брата накрыли белой простыней и погрузили в машину. Он слышал, как фельдшер, сокрушенно покачав головой, сказал, что если бы ему вовремя оказали помощь, то всё могло бы быть совсем по-другому. А этот-то, Кимблер, хорош, сволочь — принялся оправдываться, что пытался оказать первую помощь, но ему помешали. Чунта был уверен — подпусти он этого Мару(1) к брату, тот бы убил его. Впрочем… Итог всё равно был один. Его старшего брата, его Норбу, больше не было. И седой как лунь юноша знал, благодаря кому.