И оживут слова, часть III

Позже я сидела на коне Радима и думала о том, что все правильно. Как когда-то сказал мне Альгидрас, я в этом мире никто. С чего я решила, что это вдруг изменится? Он никогда ничего не обещал, кроме того, что спасет меня, если найдет способ. Он его нашел. Оттого-то так спокоен он был прошлым утром. Он понимал, что сделал все, и мог наконец договориться со своим чувством вины. Это я, дура, упивалась эйфорией и миром, который вдруг преобразился. Я усмехнулась сама себе. Так мир потому и преобразился, что я прошла обряд и во мне появилась пусть мизерная, но все же часть этой их силы. Потому я и смогла принять вертикальное положение после того, как накануне перетрудила все мышцы. В обычной ситуации я должна была бы лежать пластом и стонать от мышечной боли. Сейчас же я наблюдала самую лучшую иллюстрацию слов, сказанных когда-то Альгидрасом: святыня дает силы, со всем же остальным организм справляется сам.

Я попыталась представить положительные стороны подобного бонуса, но мои мысли то и дело возвращались к тому, кто мне этот бонус подарил. Я от всей души хотела его возненавидеть, но вместо этого понимала, что чувства, навеянные чертовой святыней, никуда не исчезают. И от этого мне было невыносимо больно.

Радим, словно чувствуя мое состояние, с расспросами не приставал. Просто обнимал меня крепко и иногда украдкой чмокал в макушку. От этого мне тоже хотелось плакать, потому что мы все его обманывали, а уж он-то заслуживал этого меньше всего. И еще я очень боялась того, что Прядущие и в самом деле те, кого называют здесь забавцами, уводящими с собой кого-то из близких. Я отчаянно не хотела, чтобы с Радимом случилась беда.

К Свири мы подъехали уже затемно. Стража приветствовала нас радостными криками, ворота распахнулись, и мы въехали в город. На площади, где стоял позорный столб, толпились свирцы. В тусклом свете фонарей мне показалось, что здесь собрался весь город. Все говорили разом, выкрикивали приветствия, расспрашивали о новостях. Я опять привлекла к себе ненужное внимание, вернувшись раньше срока и попутно погубив двенадцать воинов княжича. Еще я поняла, что мне нечего сказать Радиму о Злате, потому что я не видела ее уже несколько дней. И я не знала, как объяснить ему ссору с Добронегой. Я ничего не знала. Я вдруг почувствовала себя такой же испуганной и одинокой, как тогда, когда только попала в Свирь и понятия не имела, что меня ожидает.

Радим отвез меня в свой дом. Я вымылась в едва теплой бане. То ли мы сильно опоздали, то ли нас вовсе не ждали сегодня — вода успела остыть, впрочем, я была настолько счастлива наконец вымыться, что такие мелочи меня не смущали. Когда я пришла в дом, оказалось, что Радима нет. Девочка усадила меня за стол и, помявшись у порога, выпалила:

— А как там Злата с маленьким?

Я посмотрела на открытое веснушчатое лицо и поняла, что девочка спрашивала не из праздного любопытства или же желания услышать столичные новости. Она правда в волнении ждала ответа. Оно и понятно. Уехали втроем, а вернулась я одна. Да и весть о гибели дружины княжича, наверняка, уже дошла до Свири.

— Злата в добром здравии! — солгала я, изо всех сил желая, чтобы это оказалось правдой. — Она приветы вам передавала.

Девочка просветлела лицом.

— Хотела еще гостинцы, — добавила я, — да мы уезжали скоро — не успела.

Девчонка отмахнулась и совсем по-взрослому сказала:

— Гостинцы… скажешь тоже. Нам из тех гостинцев только они с малышом и надобны. Пусто без них в доме, сил нет. И воевода лицом потемнел. Ест плохо.

Девочка вдруг хлопнула себя по губам, спохватившись, что сболтнула лишнее.

— Ничего. Я за ним присмотрю, — пообещала я. — Ты беги, отдыхай. Я сама управлюсь.

Девочка немного удивилась, но выполнила мое распоряжение с радостью. Ей завтра нужно было вставать на заре, а за окном уже стоял поздний вечер.

Я съела вареное яйцо и немного тушеной капусты. Все было теплым и очень вкусным, а ведь девочке было хорошо, если десять, а то, может, и того меньше. Я покачала головой, снова подумав о своей бесполезности. Мысли вернулись к Гориславу, к раненому Врану и вновь завертелись вокруг людей, которые добровольно отдали свои жизни за такую бесполезную меня. Я сделала глоток теплой воды и неловко поставила кружку на стол. Та опрокинулась, и вода потекла под миску, а потом мне на колени. Посмотрев на намокший подол, я неожиданно для самой себя разревелась. Сил на то, чтобы делать вид, будто все хорошо, уже не осталось. Я в тупике. Я одна. И если раньше я могла надеяться на скорое избавление, потому что святыня отнимала мои силы, то теперь, похоже, я получила обратный билет с открытой датой. А меж тем уже начало осени, и скоро речь зайдет о свадьбе, а я не смогу выйти замуж за Миролюба, даже если он вдруг решит вновь посвататься, потому что из-за какого-то чертова обряда я теперь принадлежу Альгидрасу, если я правильно понимала суть.