И пепел наш смоет Нева (СИ)

Другие сироты его сразу невзлюбили. Маленький, щуплый, замкнутый, но при этом очень творческий и способный — он не подходил ни к одной из тамошних «компаний», а потому быстро стал белой вороной, а позднее — изгоем, едва ли не прокаженным. И если поначалу нападки ограничивались оскорблениями и пинками, то чем старше становились дети, тем больше животной жестокости в них просыпалось. Разумовского били, до крови, вывихнутых конечностей и месяцами не проходящих гематом. Ему отстригали волосы, старшие тушили о его руки окурки, младшие — рвали его рисунки и топтались по вещам, всегда аккуратным, чистым и идеально выглаженным. Он кричал, плакал, дрался, даже если не было ни шанса на победу, но воспитателям не говорил ни слова.

Он терпел несколько лет, уже тогда став нервным и пугливым, вздрагивающим от каждого шороха и до скрипа сжимавшим челюсти по ночам.

А потом появился он.

Олег Волков.

Его лучший друг и гроза всех обидчиков. Человек, спасший его от морального и физического уничтожения, а затем подаривший ему новую цель в жизни и силы на ее достижение. Он был спокойным, уверенным в себе и четко знающим, что и как нужно делать — он был полной противоположностью Сергея, и, быть может, именно поэтому они стали, как позже говорили воспитательницы, «не разлей вода». Разумовский видел в Олеге источник энергии, способный подпитывать его собственное, крайне не стабильное состояние, и при этом ничего не требовавший взамен. Волков же чувствовал потенциал и гибкий ум, которые рыжеволосый одиночка прятал где-то глубоко внутри себя, совершенно не намереваясь становиться ни гением, ни миллиардером, ни филантропом.

— Тогда тебя еще не привлекали технологии? — Мария смахнула со щеки слезу, отпустив руку парня, когда та ему потребовалась для жестикуляции.

— Разве что совсем немного, — его взгляд сфокусировался на лице девушки, и всколыхнувшийся было осадок от воспоминаний снова начал опадать, — У меня были другие увлечения, я жил… совсем другим и хотел тоже иного. Пока Олег не убедил меня, что за технологиями — будущее и весь прогресс.

Воронцова несколько секунд смотрела на него, наблюдая, как непослушная вьющаяся прядь падает со лба на переносицу и еще сильнее подчеркивает фактурный профиль. Разумовский сдул ее спустя долю секунды, и Мария заговорила, внезапно поняв, о каком «увлечении» шла речь:

— Ты любил искусство, — не вопрос, утверждение, и синхронный поворот головы в сторону Венеры, — Ты не находил красоты и спокойствия в том, что тебя окружало, и бежал в античность…

— Не слишком разумно, да? — его губы скривились в усмешке, взгляд снова стал напряженнее.

— Нет, почему, наоборот… — Мария улыбнулась, открыто и совершенно без намека на фальшь и притворство, — Это очень логичный шаг, даже правильный.

— Правильный? — ехидный огонек погас, и голубые глаза моргнули с неподдельным удивлением.

— Кто знает, что было бы, не отыщи ты такой способ прятаться от суровой действительности, — Она меня что, поддерживает? Снова? — Ты все сделал правильно. И делаешь до сих пор.

Но дело ведь не в поддержке

Комната вновь погрузилась в тишину. Сергей шумно выдохнул, заметив, как за окном начинают проступать первые бледно-желтые всполохи солнечного света. Мария же сидела, поджав под себя одну ногу и о чем-то задумавшись, вперившись взглядом в картину, на которую никогда не обращала особого внимания. Ее мысли судорожно крутились вокруг личности Волкова — реального или же с самого начала выдуманного ребенком, у которого психика подвергалась травмам едва ли не каждый день, одна сильнее другой.

— Мария.

Его мягкий тембр и мелькнувший из-за облаков луч света, мельком озаривший сидящую на диване девушку.

— Что? — она переводит на него взгляд, но тот затуманен судорожными попытками собрать все части пазла воедино.

— Зачем ты сорвалась сюда посреди ночи?

Ее губы тронула улыбка. С трудом заставив сонный мозг переключиться с одних размышлений на другие, она запоздало заметила, как Разумовский подался вперед и вздрогнул, буквально почувствовав кожей исходящую от Воронцовой энергию.

Ту самую.

— Мари.

Она приходит в себя и чувствует, как сбивается с ритма давно не принадлежавшее ей сердце. Забыв, как дышать, она смотрела на него, замершего буквально в нескольких сантиметрах, и тщетно пыталась выдавить из себя хоть слово.

— Я не…

Его губы не дали ей договорить. Невесомо коснувшись, они прижались к ней лишь на мгновение, почти сразу же испуганно отступив.

— Прости, — голубые глаза расширились от страха и осознания совершённого. Он дернулся было назад, но тонкие пальцы несдержанно вцепились в его рубашку.

— И ты меня.

Тихий выдох и слабый стон. Пальцы путаются в рыжих волосах, и его руки неосознанно ложатся на изящную талию, притягивая умолявшее об этом тело к себе, ближе, стирая какие-либо границы личного и дозволенного. Он ощущал, как Мария дрожит, стараясь совладать с порывом вырвавшихся на волю чувств, как она борется с ненавистными мыслями о том, что нужно все это прекратить, отстраниться, оставить его.

Но как можно было его оставить?

========== Часть 6 ==========