И пепел наш смоет Нева (СИ)

— Хочешь, я заварю чай? — заметив, что парень снова стал ее слушать, она продолжила, все так же не повышая голоса и ласково улыбаясь одними уголками губ, — Нам обоим не помешает сейчас что-нибудь горячее.

Молчаливый кивок. Сергей смотрит на нее, но не проходящий в голове туман обволакивает и уносит все мысли, а опустошенность после нервного срыва как будто бы заливает все его кости свинцом. Он тяжело приподнимается, на несколько секунд замирая напротив ее лица, и, наконец, устраивается в углу Г-образной софы, продолжая кутаться в теплый кардиган, ставший на эту ночь его пледом.

«Теперь точно исчезнет» — промелькнуло в его голове.

Мария же исчезать не собиралась вовсе. Потянувшись и медленно встав, она размяла затекшие конечности и осмотрелась в пустом помещении, которое адаптировавшиеся к темноте глаза сейчас воспринимали как нечто совершенно привычное, и от того абсолютно не ассоциирующееся с кухней и распитием чая. Обойдя диван и заметив вновь начавшие подрагивать плечи парня, она подошла к нему сзади:

— Где у тебя чайник? — поцелуй в рыжую макушку и напоминание, в котором он так сильно нуждался, — Я не собираюсь никуда уходить, слышишь? Я просто хочу заварить чай.

Он не слышал. Тянулся к ее прикосновениям как к единственному, что сейчас имело хоть какой-то смысл, и тонул в источаемой ею нежности, даже не пытаясь спастись.

— Там, — он кивнул в сторону пустой стены, с трудом сосредоточившись на таких ненужных сейчас мелочах, — Там шкаф.

Воронцова кивнула и отошла, занявшись поиском сначала механизма, открывавшего спрятанную в нише кладовую, а затем старательно отыскивая чайник, чашки и хотя бы пакетированную заварку. За всеми ее перемещениями Разумовский наблюдал, не отрываясь, чувствуя, что Мария — единственное, что способно, как якорь, удержать его в настоящей реальной жизни и не дать скатиться в беспросветное безумие. Какие-то еще мысли проносились в его голове, не задерживаясь, но сил на то, чтобы их поймать и остановиться на чем-то конкретном у него не было.

— Вот, держи, — спустя какое-то время девушка вновь села на диван и протянула ему кружку, — Сахар нужен?

Еще один молчаливый кивок.

Он высыпал в кружку добрую треть от всей сахарницы, и давно переставшая подслащивать чай Мария последовала его примеру.

Комната снова погрузилась в тишину.

А затем он попросил ее рассказать что-нибудь о детстве. И отхлебнул чай, тут же обжегшись и недовольно зашипев.

Воронцова же начала говорить, начав с незамысловатого описания квартиры своей бабушки, в которой она провела первые шестнадцать лет своей жизни и из которой выбиралась в гости к родителям только по выходным, а зачастую и того реже. Девушка рассказала о том, как ходила в детский сад и школу, какие предметы она любила и с кем дружила, не забыла упомянуть и про то, как после уроков они с бабушкой часто ходили в парк — маленькой Машеньке нравилось кормить там уток и смотреть, как уличные художники по-разному рисуют окружавшие их деревья и виднеющиеся за ними старенькие пятиэтажки.

— Какие картины нравились тебе больше всего? — в глазах Разумовского сверкнула заинтересованность. Он посмотрел на Марию, чуть склонив голову набок, и облизнул пересохшие губы.

— Те, которые художники рисовали осенью, — не задумываясь, словно готовясь к этому вопросу всю жизнь, — К началу октября они переставали рисовать золотые и красные деревья, и начинали изображать все вокруг таким, каким его видела я — серым, голым, и… оставленным.

— Необычный выбор для ребенка, — рыжая бровь взметнулась вверх, когда Сергей понял, куда клонит девушка. Он передернул плечами и сам не заметил, как вцепился в чашку до побелевших костяшек.

— Предсказуемый, если ребенок чувствует себя таким же.

Ее мама никогда не хотела детей. Узнав о своей беременности, девушка сразу же поставила ультиматум своей одинокой матери — либо та берет воспитание «ошибки молодости» на себя, либо она делает аборт и они забывают обо всем этом раз и навсегда. К ее сожалению, женщина выбрала первый вариант, к тому же настояла на том, чтобы ее дочь узаконила свои отношения с биологическим отцом Марии. В этом не было особого смысла, но на тот момент будущей бабушке казалось, что такой шаг сможет спасти хоть что-то.

Не смог.

Первые несколько лет оставшиеся вдвоем внучка и бабушка видели родителей девочки почти каждые выходные. Когда Мария начала ходить, говорить, и пошла в детский сад — встречи сократились, но на тот момент ей не казалось это какой-то катастрофой. Осознание проблемы пришло к ней в первом классе, когда учащиеся с ней ребята загнобили «сиротку, прожирающую бабкину пенсию» и Мария впервые не допустила мысли о том, что в ее семье все не совсем «как у других нормальных людей».

Напуганная, затравленная девочка в одежде, частично купленной в секонд-хенде, частично — сшитой бабушкой из разного рода обрезков, жила одной лишь мыслью о том, что в субботу она обо всем поговорит с мамой.

Но суббота настала, а мама так и не приехала, позвонив ближе к вечеру и сказав только два слова, которые Мария услышала, хотя говорили их бабушке.

— Мы разводимся.