И равнодушно смотрят небеса...

ложку-другую вонючей баланды. Но после того, что мне уже пришлось вынести, это

испытание оказалось для меня не таким уж страшным, и вскоре я к этому, как и все,

привык. Кстати, если кто-то в камере принимает пищу или просто катает во рту языком

леденец, ходить в туалет или пускать газы в этот момент строжайше запрещено.

Коль скоро я несколько нетрадиционным способом коснулся организации питания

подследственных, продолжу.

В СИЗО завтрак начинался в 5-00 утра с раздачи сахара и хлеба — на человека 20 г сахара, полбуханки черного и три кусочка (кусочек — половинка ломтя) белого хлеба. Далее, в 6-00 — собственно завтрак: половник сваренной на воде пшенной, перловой или овсяной

сечки, зачастую с вареными жучками, чай, состоящий из подкрашенного и чуть

подслащенного кипятка, который мы никогда не брали.

Обед в 12-30. На первое вариантов было всего-ничего: борщ из кислой капусты и гнилой

картошки, рассольник с перловкой и гнилыми солеными помидорами, перловый суп и

самое вкусное и желанное из тюремной стряпни — гороховый суп. Второе тоже не

блистало разнообразием: все те же каши, но с добавлением тонких волокон мяса

неизвестного происхождения и комбижира («маргусалина»), который желудок очень плохо

переваривал, обостряя гастриты, язвы, а у кого их не было — обещая устроить. На десерт

— жидкость, весьма отдаленно напоминающая компот из сухофруктов, который мы тоже

никогда не брали

Ужин в 17-30 — остатки того, что было на второе в обед, чай.

О тюремном хлебе стоит рассказать отдельно. Кто придумал эту уникальную выпечку и на

каком хлебозаводе его производят, я так и не узнал. Дело в том, что через полчаса после

употребления такого хлеба живот начинают разрывать газы, вас пучит так, что глаза

вылазят из орбит. Но самая уникальная его особенность в том, что он годится для

изготовления разного рода скульптурных форм, причем, черствея, он становится твердым, как камень! В тюрьме из хлеба изготавливают массу различных поделок,— кубики для

нард, четки, шашки и многое другое. Ума не приложу, как этот хлеб переваривали наши

желудки…

Раз в месяц можно было получить продуктовую передачу от родственников, вес которой

тогда не должен был превышать 8 килограммов. Раз в два месяца можно было получить

вещевую передачу.

9. Камера и ее обитатели

Пишу эти строки, а на улице стоит страшная жара. Невольно мысли возвращаются туда,

где эта жара всегда на 5-7 градусов выше — в тюремные камеры. Дышать нечем, спички

не загораются то ли от отсутствия кислорода, то ли от перенасыщения этого замкнутого

пространства влагой человеческих испарений и сигаретным дымом, неподвижно висящим

посреди камеры синим облаком. Пот струйками непрерывно стекал по телу, все

постельное белье мокрое и вонючее. Даже долгожданная ночь не приносила избавления от

жуткой жары и духоты. Комаров я ни разу не видел, а редко залетающая в камеру муха

через некоторое время замертво падала на пол… Иногда удавалось уговорить дежурного

по этажу на некоторое время открыть «кормушку» и впустить в камеру хоть немного

прохладного воздуха из коридора.

В летние месяцы в тюрьме от жары умирают по 2-3 человека в день, в основном

сердечники и гипертоники, а риск заболеть туберкулезом увеличивается во много раз. Как

бы ни было холодно в камерах зимой, всегда можно завернуться в какое-то барахло и

согреться. Летом же там хоть шкуру с себя снимай…

Вопреки моим опасениям, приняли меня нормально. Пока ничего из того, о чем мне

приходилось слышать на свободе — поножовщина, разборки, «опускания» и тому

подобного не происходило. Да, преступники, да, у каждого тяжелая статья от убийства и

изнасилования до хищения в особо крупных размерах. Ну и что? Во-первых, деваться

некуда, нужно находить общий язык с ними со всеми. Во-вторых, ты и сам вроде как

полноправный член стаи, тоже здесь не просто так. А посему, какие могут быть

проблемы? Могут, но о них чуть позже. Самым главным было то, что я убедил себя в

необходимости сосуществовать на этих восьми квадратных метрах с людьми, которых в

любой другой ситуации я обходил бы десятой дорогой, научиться говорить на их языке,

постараться сделать так, чтобы меня уважали. В конце концов я был уверен, что это не на

долго и меня скоро освободят, а все происходящее со мной — большая ошибка, и там,

наверху, скоро во всем разберутся. Нужно просто какое-то время подождать. Вы даже не

представляете себе, с каким тупым упорством человек в этой ситуации хватается за

каждую соломинку и как страдает, когда выясняется, что это очередной блеф…

Меня окружали в принципе нормальные люди, и, если абстрагироваться от того, что на

каждом из них висело серьезное нарушение закона, с ними вполне можно было ладить.

Старший в камере («хате») был Вовчик — сел за квартирную кражу еще на «малолетку» (в

колонию для малолетних преступников), потом «поднялся на взросляк» (когда

исполнилось 18 лет, его перевели в колонию общего режима). Вышел, снова что-то где-то

украл, и теперь ему дадут строгий режим. Молодой, 23 года. Естественно, по тюремной