И равнодушно смотрят небеса...

товарища Саши сначала отобрали как вещественное доказательство (чего? — никто так и

не понял), но потом отдали, признав честно приобретенным. Я получил великолепный

урок от системы, за который заплатил еще десятком седых волос.

На шестой день меня повезли в холодногорский СИЗО. Слава Богу, очки мне вернули, и я

даже не ожидал, что этот предмет может когда-нибудь вызвать у меня столько радости.

7. СИЗО

Сегодня Харьковский следственный изолятор, который находится на ул. Полтавский шлях, 99, представляет собой шестикорпусное сооружение, в котором содержится до 7.000

подследственных (данные могут «плавать», и наверняка арестантов там уже намного

больше). В те годы СИЗО выглядел следующим образом.

Первый корпус — общие камеры для совершивших преступления по «легким статьям» и

для тех «тяжелостатейников», кто у ментов не создал проблем с получением

признательных показаний, и следствие шло гладко. Туда же «сбагривали» и обвиняемых,

по которым дело уже было закрыто, и они готовились к суду. Условия содержания в общих

камерах были ужасные, и, уверен, остаются такими по сей день.

Второй корпус («тройники») — строгой изоляции для особо опасных (или важных)

подследственных, тех, кого нужно «крутить», кто не признается или кого нужно надежно

изолировать от «подельников» в интересах следствия.

Третий корпус («рабочка») — камеры для хозобслуги, подсобные и рабочие помещения.

Четвертый корпус («больничка») — медицинская поликлиника и камеры, где содержались

заключенные, требующие временного медицинского наблюдения и лечения.

Пятый корпус («телки» и «малолетка») — камеры для подследственных женщин (два

этажа) и подростков, не достигших 18 лет (два нижних этажа). Если в СИЗО попадала

несовершеннолетняя девушка, то она сидела вместе со взрослыми женщинами.

Сейчас, говорят, многое изменилось. Еще тогда тюремное начальство начало строить

шестой «коммерческий» корпус, где за деньги могли бы сидеть в «фельдеперсовых»

условиях те, кто в состоянии был заплатить за просторную камеру с телевизором,

холодильником и кондиционером. Да здравствует капитализм! Этот корпус уже давно

построен и успешно функционирует. Сидят там в основном бизнесмены и спортсмены,

правда, я не знаю расценок, но думаю, не меньше пятидесяти долларов в месяц.

«Малолетка», в связи с повальной детской преступностью, теперь полностью занимает

пятый корпус, а женщин «совместили» с остатками «больнички» на четвертом.

Единственное, за что я был благодарен Боре, так это за то, что он рассказал мне о порядках

в СИЗО. За два дня, проведенных в его обществе, я узнал о тамошних нравах —

«понятиях», и чуть-чуть успокоился: не так был страшен черт, как его малевали. Нет, ни в

коем случае я не хочу сказать, что я был абсолютно уверен в себе! Предстоящая встреча с

посаженными в клетку уголовниками совершенно меня не прельщала. Но, понимая, что

деваться уже некуда, я внутренне старался держать себя в руках: по рассказам Бори, там

нужно было уметь постоять за себя и постоянно«следить за помелом», «за базаром», т.е.

думать о том, что говоришь, иначе можно было попасть в «непонятку», последствия

которой могли быть самые плачевные.

Обыкновенный человек, никогда не сталкивавшийся с пенитенциарной системой,

проезжая мимо холодногорского СИЗО, в лучшем случае почувствует легкий холодок под

ложечкой при взгляде на высоченные стены и корпуса с закрытыми металлическими

листами («баянами») окнами. Тот, кто побывал внутри, почувствует совсем другое. При

приближении к этому заведению бывшего его обитателя обязательно охватит чувство

тревоги, постепенно переходящее в паническое желание как можно быстрее покинуть это

место. И все равно он невольно сверлит глазами толстенные бетонные стены, словно

просвечивая их рентгеновскими лучами, и его воображение моментально достает из

глубин памяти образы — корпуса, этажи, коридоры, охранники, камеры и тысячи

копошащихся в них людей, в немыслемых духовных и физических мучениях ожидающих

свою судьбу.

Тюремный «воронок» без окон доставил меня в СИЗО под вечер. Там меня осмотрел врач,

записал особые приметы, наличие или отсутствие татуировок, и самое главное — есть ли

у меня следы от побоев. Нет. Вяло справился о жалобах на здоровье. Их у меня тоже не

было (главным образом потому, что я понятия не имел о последствиях каких бы то ни

было жалоб вообще). После этого меня «прошмонали» и отвели в один из «боксиков» —

общих камер-распределителей, где вновь прибывшие ожидали развода по местам своей

временной прописки. Многие из новеньких попадали еще и на «вокзал» — в специальную

камеру, где им приходилось по несколько суток ждать, пока начальство определиться с их

«пропиской». Почти час я в одиночестве сидел в боксике размером 6 х 6 метров, где была

одна длинная скамья, окно из стеклоблоков с малюсенькой форточкой и в углу

чрезвычайно вонючее и неубранное отхожее место. Кстати, в СИЗО и на зоне словом

«параша» называют не выварку, как в ИВС и КПЗ, а вполне приличный открытый толчок,

но чаще употребляют слово «дючка».

Потом ко мне подсадили группу около десяти человек, вернувшихся с суда, состоящую в