И солнце не зайдёт (СИ)

   Но что-то случилось с его лицом: он безмятежно и искренне улыбался. А когда его втащили на борт, распластался прямо на палубе и отдыхал, недосягаемый для всех тревог.

   По прибытии в Толедо он отошёл от государственных дел - на целую неделю. И наотрез отказывался поведать, что ему довелось пережить в английском плену. От него отступились, ведь так или иначе - всё хорошо, что хорошо кончается. И мессир Шьевр, по меткому выражению герцога Леонского, всегда выйдет сухим из воды.

   Ну, и в-третьих, некоторая досада омрачала брак Его величества Карлоса Первого.

   Красавица и умница Изабелла была, при всех своих достоинствах, как бы поучтивей выразиться... слишком строга. Она словно задалась целью каждый день что-нибудь осуждать. То Карл слишком незаметно подкрадывается, когда она в тени беседки вдумчиво выбирает меж яблоками карфагенским и китайским. То намекает, что он неаккуратен за столом, оставляя обедать в уединении. То выражает недовольство недостатком званых вечеров. Однажды Карл попросил её определиться, стыдно ей перед обществом или не стыдно. Изабелла сделала вид, что не поняла его слов, и на всякий случай двое суток с ним не разговаривала.

   Пуще всего она осуждала, что он не постится. Что скажут люди, зная, что добрую часть весны королева вкушает хлеб и воду, а король ни в чём себе не отказывает? Вы желаете новый бунт, сеньор?

   В свою тридцатую весну Карл наконец уступил Изабелле: действительно, что такого произойдёт, если на семь недель ограничить себя в питании? Или хотя бы на первую и седьмую, когда пост самый строгий? Неужели ему не по силам то, что совершает перед Пасхой каждый христианин?

   Но проведя первый день в голоде, король почувствовал слабость и жуткую головную боль. Это отсутствие привычки, успокоил он себя. А от мигрени, по словам цирюльника, есть средство - остричь волосы. Лишняя тяжесть сообщает боль, а сопряжённое с любованием волосами тщеславие не способствует духовному очищению.

   Договорившись со слугой на утро, Карл лёг спать пораньше. Заснуть мешала головная боль, затем - озноб, и он укрылся одеялом с головой, боясь пошевелиться. Может быть, это простуда, и пост ни при чём? Жар часто приносит странные сны и мысли... Он нащупал ногами грелку и вытянулся.

   Ночь наконец смилостивилась.

IX

   Карлос проснулся совершенно разбитым. Кажется, он спал дольше обычного: сквозь портьеры упорно пробивала себе дорогу полоска света - не утреннего, голубоватого, а дневного, ярко-жёлтого. И ещё - он успел проголодаться. Не было бы преувеличением сказать, что он - просто умирал от голода.

   Голова как будто налилась свинцом, и оторвать её от подушки получилось лишь ценой головокружения. Карл закрыл лицо руками. От прикосновения шёл холод... Странно, он-то подозревал жар.

   Он отнял руки от лица и положил на колени. Солнечный луч пересекал их по диагонали, от синюшного ногтя на мизинце правой руки до белого запястья левой.

   Он не помнил, чтобы получал удар по пальцам: он вчера не фехтовал.

   Карл попытался вспомнить, что вообще делал вчера, но память отказывалась подчиняться.

   Из-за двери потянуло мясом. Просто невыносимо...

   Завтрак!

   Нет, плоть сырая... живая...

   Но чёрт возьми!..

   Стук в дверь заставил подпрыгнуть на месте.

   - Ваше величество!..

   Карл весь обратился в слух.

   Пусть войдут.

   Цирюльник, выполняя вчерашнее обещание, шагнул в королевскую спальню, подобострастно неся полотенце, тазик для умывания, бритву, мыло, гребень и ножницы.

   Карлу было всё равно, то у него в руках.

   - Ваше величество очень бледны сегодня, - запнувшись, произнёс цирюльник. - Как вы спали? - он поставил посуду и сложил все принадлежности на стол.

   Карл поднялся навстречу.

   Ему очень хотелось подойти ближе, чтоб надышаться плотью - просто слюна текла...

   Цирюльник приготовил стул, но король миновал его, только задев складками ночного одеяния, и сам взял со стола бритву...

   Слуга ахнул и убежал.

   Дверь хлопнула.

   Карл замер и посмотрел на бритву в своей руке, точно только сейчас понял, что держал. На бритву. На руку. Бледную. До синевы.

   Он положил инструмент брадобрея и поспешил к зеркалу.

   И швырнул его на пол.

   Все обитатели королевского замка в Толедо забеспокоились: близится полдень, а Его величество ещё не почтили двор своим присутствием. Его величество не покидали спальни.

   К дверям королевской опочивальни стекался народ. Слуги утешали до смерти перепуганного цирюльника, поили водой, осеняли крестом, расспрашивали, что его так напугало. Несчастный мало что мог поведать. Из его сбивчивых слов было понятно только, что король как будто разгневался и прогнал его.

   У другой дверной створы собрались придворные во главе с Её величеством Изабеллой. Они бурно обсуждали вчерашнее недомогание Карла и строили различные предположения:

   - Не кажется ли вам, что болезнь Её высочества Хуаны досталась в наследство Его величеству вместе с короной?

   - Безумие Её высочества прекратилось столь же внезапно, сколь началось.

   - Подождите, дон Хорхе, сегодня мы наблюдаем лишь начало...

   - Как вы полагаете, Ваша светлость, инфант Филипп в состоянии будет нести бремя власти?