И солнце взойдет. Она

– Ты пока не настолько опытный врач и пока не умеешь взвешивать вред и потенциальную пользу усилий. Но поверь мне и найди в себе смелость признать, что этот случай не стоит того. Тони никогда больше не встанет за стол, даже если вообще сумеет подняться. – Алан вдруг коротко рассмеялся и устало потёр лицо. – За годы работы с Энтони я видел достаточно таких травм. Десятки, едва ли не сотни. Итог, Рене, всегда был один.

– Я лечу с ним!

– Для чего?

– Потому что ему нужна моя помощь. Потому что ему…

– Бога ради! Пойми ты, не надо унижать его больше, чем уже сделала жизнь! Жалости или второго твоего бегства он просто не выдержит, даже если согласится принять хотя бы иллюзию помощи. Что вряд ли. Что вообще бессмысленно! – всплеснул руками Фюрст, а потом покачал головой. – Хочешь я расскажу, что тебя ждёт?

– Я знаю.

– О нет, – хохотнул Фюрст. – Ты пока даже не представляешь, как захочешь сбежать. Не через день, не через два. Верю, ты сможешь кормить его через зонд, даже терпеть психозы, в которые неизбежно скатываются такие больные. Я верю, что тебя хватит на несколько месяцев, может, даже на год. Но однажды наступит момент, когда в очередной раз придётся подтирать Тони зад, потому что сам он не сможет. И тогда ты посмотришь вокруг. И поймёшь, что так будет снова и снова. Изо дня в день. Из года в год. Ты понимаешь? Отдаёшь себе отчёт, что он не просто больной?

– Разумеется! Я…

– Тогда ты должна понимать, чем это закончится. Энтузиазм, затем усталость, раздражение, муки совести и, наконец, побег, когда ты не выдержишь. Твои мосты опять полыхнут, но теперь вместе с Энтони. Я не смогу его вытянуть во второй раз.

И в этот момент Рене вдруг поняла, о ком говорил Фюрст. Не о ней. Не о сложностях, которые, разумеется, будут. С лёгким чувством печали Рене осознала, что Алан невольно рассказал о себе. Как его самого подвела иллюзия дружбы. Этот человек давно не считал Тони другом, только свой долг. По совести. По внутренним правилам. И осознав это, Рене проговорила:

– Вы ошибаетесь. Во мне и в Тони. Его не надо жалеть, опекать или читать ему наставления. Доктор Фюрст, его не надо спасать. В него надо просто поверить. Ему и в него.

– Господи! Как мне ещё объяснить? Он инвалид, дурная ты идиотка! И никогда уже не станет нормальным! – раздражённо закричал было Фюрст, однако немедленно замолчал, когда в его грудь уткнулся указательный палец. И пусть Рене едва доходила главе анестезиологии до плеча, но её шипение заставило Алана пошатнуться.

– Не смейте так о нём говорить. Не смейте считать его таковым! Даже думать о подобном не смейте! Энтони встанет, будет ходить и вернётся за чёртов стол и в чёртову операционную. Потому чтояв это верю! Верю, понимаете? И ни на мгновение не позволю засомневаться ему.

– Без рук. Без ног, – ехидно напомнил Фюрст, покачал головой и убрал от себя на мгновение дрогнувшую женскую руку. Его слова отдались слишком сильной болью в груди, и Рене прервалась. Ну а Алан продолжил уже более мягко, почти снисходительно: – Послушай. Не обманывай себя и не делай опрометчивых поступков, о которых легко пожалеть. Подумай хорошенько, потому что потом будет поздно. Когда я просил тебя не сжигать за собой города и мосты, ты поступила иначе. И теперь уже ничего не вернуть. А потому забудь и живи. Уверен, Энтони хотел бы такого… Поверь моему опыту. Он бесперспективный…

– Что Тони делал в Гаспе? – неожиданно перебила Рене, и Фюрст замолчал. Сжав кулаки, она подняла взгляд, и Алан неуверенно отступил. – Вы тычете мне в лицо моими ошибками. Но что дали сами? Недодружбу? Перерабочие отношения? Вы как собака на сене. Каждому встречному говорили о том, что переживаете, а ему не сказали ни слова. Сетовали, восхищались. Но что именно сделали? Чем помогли? Хоть раз зашли к нему в кабинет или позвали на чай? Спросили про его мотоцикл или машину? Нет, только я слышала ваши тревоги. Вы не боролись. Помогали только тогда, когда у вас в закромах жалобно скреблась совесть. Когда спина уже упиралась в моральную стену. Вы спасали его лишь потому, что так будет правильно. Так будет верно. А потому я спрашиваю: что Энтони делал в Гаспе? Вряд ли ехал любоваться на нерест лосося! Доктор Фюрст, перестаньте обманывать себя и меня. Мы все виноваты в том, что случилось!

Она замолчала, и Фюрст открыл было рот, но затем закрыл и шумно выдохнул. Покачав головой, он оглянулся на вертолёт, откуда уже призывно махали, и сложил на груди руки.

– Месяц назад он ушёл из отделения. Сказал, что уезжает и не вернётся, – тихо и зло проговорил Фюрст, но вдруг застонал, когда разглядел вспыхнувший взгляд. – Нет, Рене! Даже не думай! Это не аргумент! Банальное совпадение…

Однако она лишь посмотрела ему в глаза и бесшабашно улыбнулась. Кэтти права, чёртовы англо-канадцы! Одни демоны знают, что у таких на уме. Да, Тони? Она бросила взгляд вглубь вертолёта и ощутила пришедшую оттуда волну раздражения. Упрямец. Рене неожиданно рассмеялась и покачала головой.

– Совпадение? Нет, доктор Фюрст. Тони знал, что я здесь.

– Господи… Да откуда ему…