И солнце взойдет. Она

Неожиданно на другом конце ординаторской кто-то рассмеялся и крутанул ручку громкости музыкального центра. Радио зашипело, фыркнуло, чихнуло частотами, а потом вдруг забренчало гитарным перебором. И Рене удивлённо вскинула голову. Надо же! Улыбка появилась сама, а руки потянулись к папке следующего пациента. Раскрыв её на первой странице, Рене замурлыкала вместе с мелодией…

Little darling,

It's been a long cold lonely winter.

Little darling,

It seems like years since it's been here…

Моя малышка,

Это была долгая холодная зима

Моя малышка,

Казалось, прошла вечность с тех пор, как…

Монреаль, Канада

5 лет назад

Если Рене думала, что её возвращение будет подобно чуду Господнему, то, конечно же, ошиблась. Доктора Роше в больнице не ждали. Ни Хелен, что скептически хмыкнула, ни скривившийся Франс, ни Дюссо, вновь занявший должность хирурга и теперь временно исполнявший обязанности главы отделения. Но, самое главное, её не ждал Энтони. Мало того, он отчаянно не хотел, чтобы Рене переступила порог ненавистной ими обоими больницы и увидела его таким – опутанным проводами и капельницами, хрипло дышащим в маску и на ближайшие месяцы прикованным даже не к инвалидному креслу, а больничной кровати. Унизительно беспомощным. А потому со всей доступной ему категоричностью Ланг попытался донести то, в чём хотел до этого убедить Фюрст, – она не справится.

Наверное, именно по этой причине Рене так отчётливо запомнила свой первый день. Как после короткого разговора с Лиллиан Энгтан поднялась на последний этаж, полюбовавшись, как в огромных окнах старой больницы привычно занимался рассвет, а дальше… Светлый коридор хирургии, стандартная дверь и недрогнувший голос, который даже для самой себя прозвучал ново и непривычно:

– Доброе утро, доктор Ланг. Меня зовут Рене Роше, и я ваш лечащий врач.

На несколько секунд повисла недобрая пауза. Но прежде, чем Рене сумела продолжить ту речь, что готовила все эти дни, откуда-то из сумрака больничной палаты пришёл почти беззвучный ответ.

– Пошла вон.

Голос за кислородной маской едва шелестел, но Рене слышала в нём вопль бешенства и отчаяния. Она медленно выдохнула, а затем уверенно шагнула вперёд – в темноту диагноза, лечения и будущего. Назад пути нет. Одному предстояло поверить, а второй – собрать в горсть всё своё мужество и доказать вечную преданность. Иные масштабы здесь не сработают.

Так что Рене рывком распахнула задёрнутые, видимо, Хелен дурацкие жалюзи и повернулась к больничной кровати. И в первую секунду, конечно, захотелось зажмуриться, а затем выдернуть из черепа собственный мозг, что тут же подсунул картинки застывшего сердца. Но вместо этого Рене подхватила с держателя стандартный планшет и пролистнула несколько записей. Никакой жалости ни для себя, ни для Тони, который упрямо смотрел в потолок, она не оставила. Какой прок в искуплении, если все будут рыдать друг у друга в объятиях?

– У вас неплохие анализы крови, доктор Ланг.

– Я сказал – пошла вон, – всё так же безлико проговорил Энтони, и ещё раз хрипло вдохнул.

Ну а Рене молча стянула с шеи стетоскоп цвета вишни. Застойная пневмония и летальный исход не входили у неё в ближайшие в планы. Так что полно,petit rayon de soleil, она всё понимала. И боль в кистях, растянутых на железных распорках; и уязвлённую гордость, когда пришлось позвать санитара. И слабость, и дробное сердцебиение, стоило Тони разглядеть под халатом то самое платье в дурацкий цветочек, которое будто явилось прямиком из сентября. Из того времени, где остались и мотоцикл, и чемодан, и гербера. Так что Рене ласково улыбнулась и приступила к работе. Без сомнений, она обязана справиться. А когда на пороге палаты столкнулась с ожидавшим там Фюрстом, то поняла – она теперь не одна.

С каким-то благоговением Рене подхватила из рук смущённого Алана зачахший без хозяев цветок и ласково пробежалась по сухой кромке больших пухлых листьев. О, как она скучала. И гербера, кажется, тоже. Она была наполовину засохшая и так жалобно ёжилась на сквозняке коридора, что Рене тихо охнула.

Однако уже в ординаторской, когда немного воспрянувшая духом гербера очутилась на рабочем столе, Рене заметила изменения. Земля была свежей, да и горшок был другим. Новым, большим, намного удобнее старого глиняного. По его краю шёл уж очень суровый узор, который мог понравиться только совершенно незнакомому с цветоводством мужчине. Господи… Рене медленно опустилась на корточки напротив герберы.