И солнце взойдет. Она

– Так это Ал уговорил тебя? – Она почувствовала, что улыбается, и с ещё большим воодушевлением всмотрелась в ярко подсвеченные фотографии левой и правой кисти. – Но когда? Только не говори, что вы, точно воры, крались в полночь до рентгенологии! Боже, Тони…

Рене едва не рассмеялась, представив, как под покровом ночи два самых уважаемых в больнице врача пытались незаметно сделать несколько снимков. Что за мальчишеские эскапады? Ведь можно… Она оборвала сама себя, когда внезапно поняла – нельзя. Им обоим было важно сделать это именно так: без лишних свидетелей, в темноте и тишине. Только вдвоём, когда волнение так легко скрыть за дурацкими шутками. И осознав это, Рене ощутила прилив надежды.

– Зачем?

В этот раз голос Энтони впервые зазвучал со знакомыми ультимативными нотками. Пока ещё хриплыми, с лёгким присвистом, но для Рене это стало тем самым сигналом. Она резко выдохнула и зажмурилась, боясь выдать искорку счастья. Неужели её тупики наконец-то закончились?

– Так было нужно, – ответила она твёрдо, и повисла тягучая пауза.

Рене ждала её окончания с неизбежностью смертника. Хотелось кричать во всю глотку:«Ну пожалуйста! Просто поверь мне!»Но она молчала. Энтони должен был сделать всё сам. И когда за спиной послышался шорох, ей показалось, что сердце сейчас надорвётся от напряжения.

– Ты понимаешь, что поставила на кон свою лицензию и, возможно, свободу? Что если хоть кто-то узнает, то комиссия не потратится даже на слушания? А если бы ты ошиблась? Ты понимаешь, что сразу отправилась бы на эшафот без шанса… – Энтони не договорил. Попросту не успел, потому что Рене повернулась и совершенно счастливо улыбнулась.

– Да, доктор Ланг, – прошептала она сквозь предательские слёзы.

Энтони же перевёл взгляд на светлую стену, где плясали зайчики субботнего утра – яркого, солнечного – и поджал губы. Ну а Рене не мешала. Она тихо стояла около снимков и знала, что прямо сейчас ему нужно принять новый мир; срочно построить цели и парадигмы; изменить вектор и найти новый компас взамен однажды утерянного. Так что она терпеливо ждала. Из коридоров доносился гул утренней пересменки, о чём-то вещал динамик на сестринском пункте, гремела аппаратура, хлопали двери… а внутри их палаты было удивительно тихо. И в этом молчании едва слышная, но чёткая фраза застала Рене врасплох.

– Довольно невоспитанно обращаться к своему пациенту и при этом не представиться самому. Не находите?

Рене недоумённо моргнула и подняла оторопевший взгляд на серьёзного Тони. А он настолько внимательно разглядывал свои безжизненные пока руки, что на мгновение показалось, будто Ланг впервые их видел. Но именно в этот момент Рене всё поняла. Она недоверчиво фыркнула, а потом бросилась к кровати и опустилась рядом с ней на пол. Это начало! Господи, они действительно всё начали заново. И прижавшись губами к опухшей ладони, где чуть выше темнел лабиринт татуировки, она прошептала:

– Меня зовут Рене Роше. И я ваш лечащий врач.

Little darling,

The smiles returning to the faces

Little darling,

It feels like years since it's been here…

Моя малышка,

Улыбки снова вернулись на лица

Моя малышка,

Казалось, прошла вечность с тех пор, как…

Нельзя было сказать, что с момента того откровения лечение стало легче или же проще, что руки и кости Энтони внезапно срослись, а сосуды и нервы заняли положенное им эволюцией место. Нет. Совсем нет. Ведь только в сказках принцессы просыпаются от поцелуя прекрасного принца, а рыцари исцеляются слезами влюблённой Девы. В их с Тони истории всё было намного сложнее.

Рене радовалась даже малым успехам: лёгкому дрожанию пальца или чуть согнутой горстью ладони. Она знала, что любые движения давались Тони огромным трудом, а временами и болью. Мышцы не слушались, связки одеревенели, и каждая неудача приводила его в настоящее бешенство. Однако не это пугало Рене. Проблема спряталась там, где она боялась больше всего, – в осязании.

Энтони не чувствовал. Ничего. От кончиков пальцев и до локтя его руки представляли собой равнодушную массу из кожи, мышц и костей, которой было плевать на любой раздражитель. Рене понимала, что нужно несколько лет, а перед этим ещё ряд операций, однако на все намеки и уговоры получала один и тот же отказ. Тони упрямо не хотел советоваться с кем-то ещё, а на все возражения он отвечал слишком туманно: «Не надо!»