И солнце взойдет. Она

– Бывший учитель, который слишком привык лезть не в своё дело, – процедил Энтони.

Он постарался поглубже засунуть криво сидевшего лося, отчего остальные игрушки едва не посыпались. А Рене втянула воздух сквозь сжатые зубы. Учитель? Что же, это многое… Ладно. Не многое, но хоть что-нибудь объясняло.

– Хочешь, я выиграю тебе медведя?

Неожиданный вопрос заставил Рене удивлённо моргнуть.

– Что?

– Медведя хочешь?

Тони махнул рукой на ряд железных банок, которые, видимо, требовалось прострелить из захудалой пневмовинтовки. Лак на её прикладе давно стёрся, а дуло, кажется, пошло красивой волной. Рене озадаченно нахмурилась.

– Зачем он мне?

– Все девочки обнимаются с мишками на ночь. Разве нет? Завязывают бантики, усаживают на подушку или кладут под одеяло.

– Да, если им пять, – холодно откликнулась Рене. Это что, опять странный намёк на её детский возраст? Но Энтони ничего не добавил и принялся шарить по карманам своего заснеженного пальто.

– Значит, не хочешь?

– Нет.

– Жаль. Думал произвести впечатление, – машинально пробормотал он, и с волос полетела целая шапка из белых хлопьев, обнажив покрасневшие на морозе уши.

О господи. И кто из них теперь ребёнок? Рене поглубже надвинула капюшон куртки. Это Канада, а не солнечное калифорнийское побережье! Тем временем Энтони всё же нашёл пропажу, которой оказался бумажник, и достал пару купюр.

–Какой приз, если собью все?– спросил Ланг на отвратительнейшем французском, а затем махнул в сторону пустых банок.

–Заяц за три промаха. Лось за два. Победителю – вон тот славный бобр.– Продавец показал на нечто длинное и невнятно коричневое, неопознаваемая часть тела которого трагично болталась сверху стойки с дурацкими банками. Что? Нет! Ей не нужен ни заяц, ни лось и ни бобр, и уж точно она не нуждалась в утешительных праздничных флажках с гербом Квебека.

– Ты же не хочешь?.. – начала было Рене, но очень взрослый мужчина невозмутимо вскинул винтовку, что-то там осмотрел и щёлкнул пальцами по прицелу. – Тони! Зачем он тебе?

– Сегодня Рождество, – невозмутимо откликнулся Ланг и прицелился. – А я без подарка.

– Да не нужен он мне! – воскликнула Рене, но тут раздалась равномерная очередь хлопков, а следом за ней оглушительный лязг свалившихся банок. Первый ряд опустел, и Энтони слегка повернул голову.

– А кто сказал, что тебе? Может быть, я собираю коллекцию из бобров. – Новую серию из семи выстрелов перекрыл грохот падающих мишеней, и Ланг опять щёлкнул по прицелу. – Открою потом музей. Приглашу репортёров с пятого канала, что ведут передачу о всяких старьёвщиках. И прославлюсь на всю страну. К чёрту унылую хирургию!

Провозгласив еретический лозунг, он сбил последний ряд и демонстративно швырнул винтовку на стол.

– В конце концов, это точно лучше, чем спасение неблагодарных людских жизней, – хмыкнул Ланг, а потом с кривой усмешкой забрал у удивлённого продавца нечто среднее между облезлой крысой и карликовой росомахой. Попробовав на ощупь огромные плюшевые зубы и подкрутив редкие усы, он протянул Рене животное. Добытчик, чтоб ему было пусто… – С Рождеством.

Рене невоспитанно проигнорировала поздравление.

– Ты ждешь каких-то наград за работу? Разве сам факт спасения не стимул продолжать? – растерянно спросила она и машинально забрала бобра. Замёрзшие пальцы инстинктивно зарылись в синтетический мех.

– Первые два года – быть может, а потом у тебя на столе кто-нибудь умирает, и ты познаёшь всю систему без прикрас. Увы, но после нескольких огромных штрафов весь налёт романтизма улетучивается. Остаётся лишь протокол и постоянный страх ошибиться. Любой шаг в сторону здесь карается слишком больно, даже если попытка кажется оправданной.

– Но сам ты рискуешь! – не удержалась от восклицания Рене. – Берёшь безнадёжных… порой плюёшь на все руководства…

– Потому что так интересней.

Она подавилась холодным воздухом и закашлялась, схватившись за наряженную ёлку около светившегося огоньками входа. Но искусственное дерево вдруг пошатнулось, а затем пластиковые игрушки с шорохом полетели на землю. Чёрт. Из груди Рене вырвался длинный вздох безнадёжности. Быстро осмотрев причинённый ущерб, она ногой спихнула блестящие шары под разлапистые ветки и поспешила за ничего не заметившим Энтони. Ноги вязли в рыхлом снегу, но Рене торопливо месила сугробы, хотя сердце уже гулко бухало в грудной клетке. Видимо, не впечатлившись красотами улочки, Тони повернул обратно и теперь они шли в сторону старого бастиона. Здесь уже было совсем не празднично, впереди чернели незамёрзшие воды Святого Лаврентия, дул противный сырой ветер. Рене зябко передёрнула плечами.

– Ты прооперировал больше критических случаев, чем всё отделение в целом. Не думаю, что решающим пунктом здесь стала твоя зарплата или нереализованные часы досуга, – продолжила она и поудобнее перехватила бобра. – Можно быть сколь угодно циничным, но твои дела говорят гораздо лучше, чем…