И солнце взойдет. Она

– Это бар одного националиста из Германии, – вяло откликнулся тот. – А потому «Scorpions» могут петь хоть на иврите, никто не станет возражать.

– Но флаги! – попробовала вразумить его Рене и кивнула в сторону полностью скрытых под полосатой тканью стен. Тони нахмурился, а потом огляделся, словно видел это впервые.

Может, я… может, ты

Отыщем тропку до звёзд…

– К чёрту, – заключил он и повернулся обратно. Рене же с силой стиснула в пальцах бутылку.

– Пожалуйста, пойдём отсюда! – попросила она.

И ты смотришь в небесную высь,

С сотней вопросов в своей голове

Но всё, что нужно тебе —

Услышать своего сердца глас…

Рене бросила нервный взгляд на бурлившую позади группу очень пьяных людей. Песни их больше не интересовали, зато портрет Королевы и валявшиеся в углу дротики стали предметом очень святотатственных идей.

– Энтони…

Она попробовала встать, но тут прохладную ладонь схватили крепкие пальцы, и Рене села обратно. Тони не смотрел ей в глаза, зато очень внимательно изучал растрепавшиеся у лица пряди. Подняв руку, он легонько потянул за один из завитков, что скрутился от влажности и вдруг пробормотал:

– Зачем ты здесь? А? Зачем, Рене? Ты приехала непонятно куда и в такой час, хотя в одиннадцать утра сядешь на самолёт и улетишь. Ты же всё решила, так зачем?.. Это жалость?

– Нет, – прошептала Рене после недолгого молчания. И Энтони наклонился к ней ближе, чтобы наконец-то заглянуть в растерянные глаза.

– А что же тогда? – тихо хмыкнул он, и Рене промолчала.

Они оба знали, что правдивого ответа Тони не заслужил. Однако он был и не нужен, когда пальцы скользнули по щеке, едва коснулись линии шрама и чуть зацепили край нижней губы.

Может, я… может, ты

Мы всего лишь стража любви

Рождены, чтобы нести

Огонь света во мрак…

Рене не могла точно сказать, был ли то визг собственной крови, а может, грохот зазвеневшей из динамиков музыки, когда на губах вновь оказался знакомый вкус Энтони. Бутылка полетела на пол, расплёскивая содержимое, но этого никто не заметил. Всё, что Рене понимала в эту минуту, как ныряет в тепло рта прохладный язык, а в голове взрывается мята с привкусом солода. Так знакомо! До ужаса правильно и привычно. И тогда руки сами вцепились в стянутые курткой плечи, провели по напряжённой шее и запутались в жёстких прядях волос. У Рене не было на раздумья даже секунды. Она слишком скучала и слишком любила, чтобы позволить какому-то времени отнять у неё эти мгновения. А потому нетерпеливо уткнулась носом в колючую щёку, столкнулась зубами и до боли прикусила податливый рот, пока большие ладони сильнее сжимались вокруг её головы и мелко дрожавшего тела. Наверное, она почти задохнулась. Да-да, без сомнений растеряла из лёгких последние молекулы воздуха, когда ощутила на шее дорожку из поцелуев, а затем совсем немягкий укус. И прямо сейчас Рене не хотела ничего знать, не желала слышать и думать, но…

Может, я… Может, ты…12

– Не бросай меня, – прошептал Энтони, и мир слишком больно рухнул обратно. – Не делай этого. Не так. Останься. Останься, и всё будет хорошо. Клянусь, я…

Тони понял свою ошибку немедленно. Наверняка сразу ощутил, как застыла Рене, а затем медленно втянула спёртый воздух грязного бара. И потому не стал удерживать, когда она отклонилась назад и попыталась выпутаться из объятий. Губы горели, сердце всё ещё неистово колотилось, но замутнённый эндорфинами мозг не дал себя обмануть.

– Не будет, – медленно произнесла она и подняла взгляд. – Ты же сам всё сделал для этого. Разве нет?

Рене видела, как едва заметно дёрнулась его щека, а потом Энтони отстранился.

– Для тебя это важнее? Да ладно, Рене! Неужели два сраных года непонятно где и зачем значат гораздо больше того, что могло бы быть между нами? Больше того, что я мог тебе дать.

– У меня была мечта, – медленно проговорила Рене. – Глупая или нет, сейчас не время судить. Но она была нужна, чтобы не забыть почему я здесь. Из-за чего и благодаря кому стала именно такой, ведь это память. И единственное, что осталось от человека, который стал мне почти отцом. Ибо другого, как ты любезно рассказал всем, у меня никогда не было.

Она замолчала, а потом резко застегнула куртку и неуклюже спрыгнула с высокого стула. Энтони не ответил, а значит либо не понял, либо сказать ему нечего.

– Пойду, позвоню Фюрсту, – пробормотала Рене.

– Подожди. – Он успел схватить её за руку и не сильно, но настойчиво потянул обратно. – Память, воспоминания – это не объяснение. Глупое прикрытие и ничего больше!

– Зачем ты это сделал? – неожиданно спросила Рене, и речь Энтони оборвалась. – Просто скажи – зачем. И может быть, я пойму тебя. Признаю твою правоту.