И солнце взойдет. Она

Она смотрела прямо в глаза Ланга и отчаянно хотела залезть к нему в голову, чтобы узнать самые сокровенные мысли. Те самые, в которых боишься признаться не только другим, но даже себе. Наверняка это было для Тони что-то важное или личное, ведь иное бы здесь не сработало. Однако Рене и представить не могла, каким выйдет ответ. Увы, но Энтони всегда умел удивлять.

– Я хотел тебя проучить, – ровно произнёс он, и что-то внутри болезненно сжалось. – Показать, насколько ты застряла в собственных иллюзиях и ограничена.

– И всё? – неверяще спросила Рене. – Только потому, что тебе вдруг стали мешать мои мечты?!

– Да.

Она затрясла головой, а потом резко прижала руки к лицу, впиваясь ногтями в тонкую кожу. Хотелось… Да ничего, на самом деле, больше уже не хотелось. Правильно говорят, никогда нельзя спрашивать, если боишься услышать неверный ответ.

– Что я сделала тебе? – неожиданно громко спросила Рене. Она отняла от лица руки и посмотрела на Энтони. – Как, чёрт возьми, согрешила, раз ты так меня ненавидишь?

– Я не ненавижу тебя, – спокойно ответил он, но Рене лишь презрительно фыркнула.

– Да неужели!

– Я тебя люблю, – договорил Тони, а она рассмеялась. Громко. Почти истерично.

Странно, но первое за всё это время признание не вызвало в душе ничего, кроме чувства абсурдности. К тому же слова отдавали такой фальшью, что Рене покачала головой.

– Нет, Тони. Это не любовь. Что угодно, но только не она.

– Решила устроить философский диспут?

– Нет. На самом деле, здесь не о чем спорить, и ты сам это знаешь.

Рене вымученно улыбнулась и уже повернулась было уйти, но вдруг остановилась, стиснула в кармане перцовый балончик и оглянулась на неподвижно сидевшего Ланга. Прощаться уже не хотелось. Рене вообще не желала его больше видеть, но обиженная гордость требовала высказаться.

– Знаешь, профессор считал, что ты запутался. Думал, ещё есть шанс найти для тебя выход. Но он ошибался. Ты дерьмо, Ланг. Без трагичной истории и душещипательных тайн. Просто говно. Из тех сортов, что родились такими. Ты не меняешь мир к лучшему, тебе вообще на него плевать. Однако если ты не безразличен сам себе, то вынырни из иллюзии своей незаменимости и перестань застревать в рамках собственного эгоизма. Это раздражает.

Бросив последний взгляд, Рене нырнула в гудевшую толпу и направилась в сторону выхода. Теперь можно было звонить Фюрсту, в ООН или самому Господу Богу, ибо эскапады сегодняшней ночи можно считать завершёнными. А потому, достав на ходу телефон, она быстро набрала последний номер из списка.

– Рене? – послышался уставший голос, отчего ноги едва не споткнулись. И вдруг до слёз стало обидно за этого человека. Доброго и отзывчивого Алана, который полночи колесил где-то по городу в поисках своего друга-ублюдка.

– Я нашла его. Улица Сен-Жак, напротив… – Рене огляделась. – Рядом с молочным заводом. Думаю, не ошибётесь. Редкостная дыра. Под стать Тони.

В телефоне послышались помехи и шум двигателя.

– Слава богу! Как он? Может ходить?

Рене хмыкнула и пнула пустую пластиковую бутылку. Ну, если не успеет наглотаться виски…

– Полагаю, вполне. Особенно, если приедете поскорее.

– Буду минут через десять. Спасибо, Рене. Правда, я думал, ты спишь, – ласково заметил Алан, а она прислонилась горячим лбом к холодному фонарю. Дождь недавно закончился, и откуда-то тянуло мокрой землёй. Совсем как из могилы.

– Он не стоит вашей дружбы, доктор Фюрст, – внезапно проговорила она и зажмурилась.

– Что? Рене! Почему… Что-то случилось?

– Ничего такого, – прошептала она. – Просто вляпалась в дерьмо по имени Энтони Ланг.

– Ничего не понимаю. Погоди, что он опять сказал. Или сделал. Чёрт…

– Спасибо за соболезнования. – Она хмыкнула. – Извините, не стану вас здесь дожидаться. Мне надо домой.

Последовала короткая пауза, после чего Фюрст прохладно спросил:

– Полетишь сжигать мосты? Не самое мудрое из решений, не находишь?

– Возможно. – Рене помолчала, прежде чем с каким-то нездоровым весельем добавить: – Зато согреюсь.

– А потом? Что будешь делать, когда всё догорит? Опять нарываться на те же грабли? Знаешь, ты повторяешь свои ошибки с удивительным постоянством.

Рене поёжилась, оторвала себя от столба и направилась к уже знакомой автобусной остановке, чтобы в последний раз поймать здесь такси.

– Я пойду дальше, доктор Фюрст, – наконец равнодушно произнесла она в трубку, хотя даже не знала слушал ли её собеседник. В динамике было удивительно тихо…

– Не обманывай ни себя, ни меня, – прошуршал ответ. – Ты так не сможешь. Тебя тянет назад, и не важно, что это за прошлое. Виктория, родители, Энтони. Какая разница, как ты его назовёшь. Главное, что оно нерешённое. Дойди до конца и поставь хоть одну точку, а не обрывай предложение… Не сжигай.

Рене сцепила зубы и закатила глаза. О, опять эти великомудрые наставления! Хватит! Она зло наступила на чей-то дымившийся окурок и процедила:

– Могильная плита, документы на усыновление и взмах рукой. Выбирайте любой из концов…

– Ты ошибаешься, это только начало, – донёсся было шёпот, но, увы, поздно. Рене сбросила вызов. К чёрту!