– Тони, – проронила Рене короткое имя, и на кухне воцарилось молчание. Тяжёлое. Грузное. Липкое, как жирный налёт. От него так яростно захотелось отмыться, что Рене взглянула на руки, но те были чисты. Тогда, превозмогая подкатывавшую тошноту, она медленно договорила: – Я не знаю, как он выведал это. Да мне и не интересно. Всё, что меня волнует, почему молчал ты.
– Я просто не смог, – прошептал дедушка, и Рене встретилась взглядом с совершенно потерянным стариком. Да, он тоже был брошен, как и она. Такой же обманутый, преданный. Дедушка потёр едва заметно дрогнувшими руками лицо, прежде чем упёрся кулаками в стол и заговорил: – Твоя мать… Джесс тогда только потеряла ребёнка. Девочку. Двадцать две недели, множественные пороки развития и никаких шансов. Они с Гарри были расстроены и напуганы, а потому, когда случайно натолкнулись в одной миссии на группу сирот… Их Мари была бы похожа на тебя. Ямочками. Улыбкой. Глазами. Возможно, они это выдумали, но ты казалась удивительным симбиозом черт моего сына и Джесс. А потому им показалось, будто всё получится, и ты сможешь…
– Заменить её, – ровно закончила Рене, а Роше прикрыл глаза.
– Да. Но ничего не вышло. Джесс честно пыталась несколько лет, но ей было слишком тяжело смотреть и каждый раз понимать правду – ты не их Мари.
– А ты? – спросила Рене. – Что чувствовал ты?
Роше замолчал, но затем с шумом оттолкнул банку с кофе и с тоскливой улыбкой сказал:
– Я люблю тебя,
Он посмотрел Рене в глаза. Дедушка не спрашивал, но в его словах эхом послышался отзвук другого вопроса и совсем иного голоса. Впрочем, после того Рождества Рене знала верный ответ, а потому шагнула вперёд и ласково обняла единственного родного в своей жизни человека. Кажется, вопреки всему, Тони научил её не только премудростям хирургии. А потому Рене прошептала:
– Нет. Это ничего не меняет ни во мне, ни для меня.
Из груди Максимильена Роше вырвался вздох облегчения, и она прижалась щекой к шелковистому отвороту халата, за которым ощущалась слишком худая стариковская грудина. В голове опять вспыхнула тревожная мысль, что надо отправить этого упрямца на обследование. Но не сегодня. Завтра, а может, через пару дней. Ведь Рене планировала задержаться в Женеве до осени, а там… А там, как пойдёт.
– Его слова… – неожиданно заговорил доктор Роше, и Рене приподняла голову, чтобы встретиться с ним взглядом. – То, как он сказал тебе. Это было больно?
– Очень. – Она замолчала, когда руки вокруг неё сжались сильнее, впрочем, спустя несколько секунд Рене добавила: – Но одновременно правда принесла облегчение. Знаешь, то, что зрело все эти годы, наконец встало на места и оказалось вскрыто.
– Мне жаль. Искренне жаль, что ты узнала об этом так.
Рене лишь фыркнула куда-то в вышитый цветок плюща и сильнее прижалась щекой к нагревшейся ткани.
– Я сожалею не об этом. А о том, что ты оказался прав. Доброта действительно развращает обоих. Один думает, что ему всё простят, а второй находит оправдания до самого конца. До тех пор, пока случайно не обнаружит свой мир в дымящихся обломках.
Она замолчала, скривив губы в ухмылке, пока ладони Максимильена Роше рисовали знак бесконечности на её чёрной спине. Сама Рене считала стук секундной стрелки часов, что стояли в гостиной, и ждала тот самый вопрос. Наконец, он прозвучал.
– Что случилось?
– Меня обманули, предали, а затем надо мной посмеялись.
– В общем-то, обычная жизнь. Верно? – грустно хохотнул дедушка, и она улыбнулась.
– Да, как у всех. Ничего интересного.
– Ты должна знать – я не хотел, чтобы мои предсказания сбылись. Да, в те дни меня переполняли злость и страх, но я никогда не пожелал бы тебе такого – оказаться настолько несчастной.
– Знаю. – Она равнодушно пожала плечами и высвободилась из объятий. – Иначе не стал бы вытаскивать Энтони из тюрьмы, верно? Без твоей помощи ему грозила ещё пара месяцев за решёткой.
Дедушка задумчиво повернул стоявшую на плите турку, а потом цокнул языком и немного зло проговорил:
– Ланг пообещал мне, что разбирательства по поводу пациента тебя не коснутся. Что он будет заботиться о тебе, не даст натворить глупостей.
– Боюсь, он воспринял твои наставления слишком буквально.
– В смысле? – удивился доктор Роше, но Рене лишь отрицательно качнула головой. Не сейчас. Ещё слишком свежо и потому больно. Но, кажется, Максимильен понял всё сам и осторожно заметил:
– Если хочешь, я могу снова связаться с мадам Де Левинь. В прошлый раз она помогла, быть может…
– Нет. Тогда я была подростком, который никогда не смог бы выбраться сам. Сейчас я взрослый человек, которому пришла пора самому искать ответы на заданные вопросы. За меня их никто не найдёт.