И создал из ребра я новый мир

— Не знаю. Может быть. Трудно сказать. — Он потянулся через ее колени, пошарил в бардачке и закрыл его с видимым разочарованием. — Черт, и тут сигарет нет.

— Не смотрите на меня, — подняла руки Теодора. — Я не курю.

— Вот так всегда, — бросил Джоджо с горькой усмешкой. Родстер снова скакнул вверх и вниз: они добрались до гладкой щебенки. — Горнер выступает судмедэкспертом в тех случаях, когда нужен департаменту шерифа. А сегодня он им нужен. Не хочу сильно вас расстраивать, но там случилось настоящее побоище. Ужасная сцена.

Теодора сжала губы и вздохнула через нос. Ее мысли блуждали, но недалеко: только до ее собственной ужасной сцены с куклой, набитой крошечными косточками. Куклу она нашла в кармане мужнина пальто. Почему-то она почти забыла об этом. А теперь у нее не получалось выбросить это из головы.

— А что у вас за отель? — спросила она, хватаясь за любой шанс сменить тему.

— Пардон?

— Вы сказали: как раз в моем отеле.

— А. Я работаю гостиничным детективом в «Литчфилд-Вэлли». Он не мой, конечно, — просто место работы.

— Никогда не могла понять, почему его так назвали, — произнесла Теодора. — Ведь у нас в Литчфилде нет никаких долин.

— В Литчфилде почти ничего нет, — заметил он. — Я думаю, нужно было как-то назвать это место, и «Литчфилд-Вэлли» — вывеска не лучше и не хуже других.

— Хм-м-м, — протянула Теодора и снова уставилась на лобовое стекло. В следующую секунду о него ударилась стрекоза, и женщина вздрогнула. Липкие желтые потроха насекомого образовали звездную вспышку на пыльном стекле. Лапки стрекозы продолжали скрести по стеклу, не желая признать факт смерти или их просто колыхал ветер.

Какая страшная смерть, подумала Теодора. Хотя бывает и гораздо хуже.

— Что же случилось? — вдруг спросила она.

— А? Вы о чем опять-таки?

— Тот мужчина, который умер в вашем отеле, — объяснила она. — Как это случилось? Кто это был?

— Один из приезжих, что показывают в кинотеатре шоу.

— Во «Дворце»? Это заведение моего мужа.

— Кто бы мог подумать, — шутливо ответил Джоджо.

— В городе есть компания по делам передвижных шоу, — добавила она. — Думаю, Рас и там в доле.

— Понятное дело.

— Значит, умер кто-то из приезжих?

— Да, так оно и было.

— Не Зазывала Дэвис ли часом?

Джоджо бросил на нее быстрый удивленный взгляд. Теодора все еще внимательно изучала разбитую стрекозу на лобовом стекле. Лапки больше не двигались.

— Вы знаете этого парня, Дэвиса?

Она покачала головой.

— Нет, не знаю. И вообще, кто здесь задает вопросы?

— Простите. Вы спрашивали, как он умер?

— Совершенно верно.

— Как бы это странно ни звучало, я точно не знаю. Кое-кто слышал, как парень перед смертью кричал, а кое-кто — одна молодая леди, свидетельница, — утверждает, что он сам по себе на части развалился. Будто его волы невидимые за руки-ноги растащили. Я бы этим словам поверил, если б не тесный гостиничный номер, где все произошло, — там никто бы не поместился, кроме той девушки и жертвы.

— Жертвы?

— Ну да.

— Жертвы чего именно?

Джоджо пожал плечами.

— Никто не знает, говорю же. Вдруг док Горнер до чего додумается. Все, что я знаю — и парни из департамента знают не больше моего, поверьте, — бедняге начисто оторвало руки, ноги и голову, но никто не может понять, как оно вышло…

Кровь отхлынула от лица Теодоры.

— Господи, — промолвила она.

— Эй, леди, вы уж простите. — Джоджо посмотрел на нее с искренним участием. — Я не хотел, правда. Ох, дурацкий мой язык. Я отвык от общения с милыми дамами…

— Этого не может быть. — Она вдруг резко подалась вперед. — Тормозите.

— Что такое? Вам плохо?

— Пожалуйста, мистер Уокер, разворачиваемся и едем ко мне домой!

— Но почему?

— Мистер Уокер, — сказала она, полузакрыв глаза и покрывшись свежей испариной, — мне кажется, меня сейчас стошнит.

— Тогда и впрямь лучше остановиться.

— И еще, думаю, я должна вам кое-что показать, — добавила она. — У меня дома.

Джоджо нахмурился. Он не отрывал от нее взгляда, даже когда отправил родстер в лихой разворот. Они покатили обратно.

Все за стеклом потемнело, на небе раннего вечера роились серо-черные тучи.

— Надвигается буря, — прохрипел кто-то, и Шеннон увидел, что это Эмма Хатчинс, чье зеленое лицо покрывали нарывы и бородавки.

— Слушай, почему ты больше не поешь, преподобный? — зарычала она на него. Рык перешел во влажную отрыжку, ставящую сразу после вопросительной интонации в голосе недоброе восклицание. — Ты должен петь. Мы пришли петь, и ты тоже запоешь с нами.

Джим Шеннон не мог понять, почему эта вечно чопорная женщина заговорила ни с того ни с сего в грубовато-фамильярном тоне, но ему пришло в голову, что это существо — вовсе не миссис Хатчинс. Кем бы или чем бы оно ни было, он мог лишь предполагать, что пристально глядевший рябой мужчина на тротуаре имел непосредственное отношение к внезапному преображению. Он наблюдал за происходящим с отстраненной серьезностью беспристрастного наблюдателя, искренне заинтересованного в том, к чему все приведет.

— Пой, Джимми, — прохрипела лягушка-миссис Хатчинс. — Джимми, ПОЙ!