И тогда я солгал

Мы засмеялись. Он поставил меня на ноги и продолжал поддерживать, когда мы двинулись к выходу, и я ощутил, что от него несет выпивкой, как и от меня. Я чувствовал себя пьянее, чем за весь предыдущий вечер. Не знаю, что тогда произошло — наверное, наши лица приблизились друг к другу. Я почувствовал вкус своей крови, а потом — его губ, его слюны, и этот вкус показался мне уже знакомым, потому что я хорошо знал его запах. Как будто мы вышли из одной утробы. Какой приятный у него вкус. Сами по себе мы ничего не значим, ни я, ни он. Если я хочу остаться собой, мне нужен он.

Мы расцепились, и я попытался разглядеть его лицо, но оно было скрыто тьмой.

— Чертов пустомеля, — проворчал Фредерик. Положил ладони мне на плечи и слегка встряхнул меня, как будто говоря: «Вот ты где!» Я слышал его дыхание. Я подумал, не испачкался ли он ненароком в моей крови. Мы давно уже были кровными братьями. Мы принадлежали друг другу, я знал это наверняка.

— Я за тобой присмотрю, — сказал я, сам не зная почему. Ведь вылазку возглавит он, а не я.

Снаружи донесся крик. Лишь спустя мгновение я понял, что выкликают мое имя.

— Дэнни! Дэ-э-эн-н-н-и-и-и!

Пора было возвращаться к остальным. Они не прекратят кричать, пока не найдут меня, опасаясь, что я где-нибудь свалился пьяный и рискую нарваться на выговор.

— Дэнни! Дэ-э-эн-н-н-и-и-и! Ты где, парень? ДЭ-Э-ЭН-Н-Н-И-И-И!

Мне не пришлось говорить Фредерику: «Подожди здесь, я не хочу, чтобы нас увидели вдвоем». Он отступил к стене в темноту, и я увидел язычок пламени, когда он закурил. Думая о сигарете у него во рту, я вышел из сада сквозь деревянную дверь и направился во внешний мир.

13

Выполнение малозначительной задачи нецелесообразно в большинстве случаев, если противник оказывается предупрежден и подготовлен.

Вчерашний день кажется таким далеким… Сегодня прекрасное утро, а море такое сверкающее, что смотреть на него невозможно. Я съедаю овсянку и выпиваю кружку молока. Вчера вечером я вернулся поздно, и мне становится стыдно, когда я слышу, как жалобно блеет привязанная на лугу коза.

Я осторожно кладу утренние яйца вместе со вчерашними, чтобы отнести их Еноху. Одна курица вся в крови — у нее начался расклев, и я выношу ее из загона. Если за нее примутся другие куры, то уже не остановятся. У меня есть отдельный загончик для кур, у которых проявляются признаки болезни, и я отношу ее туда. Она сразу начинает бегать взад-вперед и кудахтать, как будто я сделал ей больно. Подоив козу, я вынимаю из земли колышек и привязываю ее в другом месте. Я решаю отнести яиц Фелиции, отбираю четыре получше и кладу в солому, в бумажный мешок. Посмотрим, смогу ли я донести их до Альберт-Хауса и не разбить. Если та расклеванная курица не сумеет снова поладить с остальными, я, наверное, сверну ей шею. И отдам Фелиции, пусть сварит суп.

Я знаю, Фелиция может ходить по лавкам и заказывать все, что пожелает. Ей не нужно яиц от меня. Наверное, это нужно мне самому. Устаешь ведь заботиться об одном себе…

Делаю большой крюк, чтобы пройти как можно дальше от города. Утро самое яркое, чистое, солнечное, какое только можно представить. Оно напоминает мне о том времени, когда я захлопывал за собой дверь и бежал по улицам к Мулла-Хаусу, а мои ботинки стучали по булыжникам. Моя мать прибила железки на подошвы спереди и на каблуки, чтобы подольше не снашивались. Когда я притопываю, железки звякают по камням. Я выходил из дома раньше школьников, но позже рыбаков, которые должны были ловить прилив. Меня всегда охватывала гордость, когда кто-нибудь кивал мне: «Как ты, малец?», зная, что я иду на работу. Я ничего с собой не брал, потому что нас кормили обедом в судомойне. Иногда мимо проезжала какая-нибудь повозка, и меня подбрасывали до места.

Фелиция подходит к двери. Она выглядит озабоченно, а не приветливо, как я надеялся и почти ожидал. За руку она держит Джинни, одетую в бархатное пальтишко и шляпку. Джинни смотрит на меня и сует палец в рот.

— Дэниел… — Фелиция прикрывает глаза рукой от света. — Я как раз собиралась в церковь.

— В церковь?

— Сегодня воскресенье, Дэн. — Когда женщина хочет от тебя отделаться, то всегда с заботливым видом объясняет очевидные вещи. — Конечно, ты знаешь, что сегодня воскресенье.

И, конечно, колокола внизу у пристани звонят что есть мочи. Я и не заметил, пока она не сказала.

— Ты всегда по воскресеньям ходишь в церковь?

Она опускает взгляд.

— Не так часто, как надо. Иногда беру с собой Джинни.

— Надо? Ты о чем? Почему надо делать то, чего не хочешь?

Джинни видит, как через порог переползает маленькая мокрица. Девочка отпускает руку Фелиции и приседает, чтобы поближе ее рассмотреть. Протягивает палец, и я боюсь, как бы она не раздавила крохотное создание, но все обходится.

— Я хочу, — говорит Фелиция. — Это хорошо для Джинни. Ей нравится за всеми наблюдать, и у меня появляется время подумать. Это делает меня… я чувствую себя ближе к Фредерику.