«И вечной памятью двенадцатого года…»

Ко времени действия романа эти связи оказались давно утрачены: имения Кирсановых и Базаровых находятся не очень далеко друг от друга, но фамилия приятеля Аркадия связывается Павлом Петровичем лишь с прошлым отца: «…помнится, в батюшкиной дивизии был лекарь Базаров…» (с. 24). Если Василий Иванович сохраняет память о героическом прошлом России, то братья Кирсановы, молодость которых принадлежит времени 30–40-х гг., уже несколько отдалены от него. Поэтому портрет опального генерала висит лишь в фенечкиной комнатке, а стиль ампир, угадывающийся в интерьере дома Кирсановых (как и Одинцовой), скорее дань моде.

В романе представители поколения «отцов» зачастую называются «стариками». Действительно, в мае 1859 г. мы видим Николая Петровича «уже совсем седого, пухленького и немного сгорбленного» (с. 10). А ведь ему всего сорок четыре года! Павел Петрович, чуть старше своего брата, но тоже уже много лет назад «состарился и поседел» (с. 32). В чем причина такой преждевременной старости героев? Ответ кроется в рассыпанных по всему роману деталях и подробностях. Мы знаем, что Николай Петрович после смерти жены, «продолжительного бездействия занялся хозяйственными преобразованиями» (с. 10). Но «ферма», по его собственному признанию, разваливается. Мы знаем, что Павел Петрович в молодости был видным офицером: «славился смелостию и ловкостию», его «носили на руках», женщины «от него с ума сходили», мужчины «втайне завидовали ему», «блестящая карьера ожидала его» (с. 30). Причина внезапного ухода Павла Кирсанова в отставку, «несмотря на просьбы приятелей, на увещания начальников», как и «бесплодно, бесцветно и быстро, страшно быстро» пробежавших последующих лет (с. 32), как правило, виделась литературоведам лишь в трагической истории любви героя. На наш взгляд, апатия и тоска Павла Петровича объясняется и другим. Ведь он совсем не жалеет, что не сделал карьеры. Автор мимоходом замечает, что уже в молодости Павел был «насмешлив и как-то забавно желчен» (с. 30). Показательна и реакция героя на карьерный рост его родственника-ровесника Калязина: «И велика важность, тайный советник! Если б я продолжал служить, тянуть эту глупую лямку, я бы теперь был генерал-адъютантом» (с. 46). Очевидно, отказ «светского льва» от карьеры объясняется не только любовной драмой, но и его разочарованием в офицерской службе николаевского времени.

«Отцы» в романе, так или иначе, оказываются на периферии жизни, поэтому все чаще в их адрес звучит определение «отставные». Николай, сидя в ампирном кабинете Павла, грустно иронизирует: «…мы с тобой в отставные люди попали… песенка наша спета» (с. 45). После известного «боя» «за вечерним чаем», отправляясь в сад, Николай не просто переживает семейную драму («свое разъединение с сыном»), но и пытается ответить на вопрос, кто же все-таки прав в историческом споре: «…они дальше от истины, нежели мы, а в то же время я чувствую, что за ними есть что-то, чего мы не имеем, какое-то преимущество над нами… Молодость? Нет: не одна только молодость» (с. 54).

Базаров дает точную оценку состояния человека предреформенной эпохи: «…кажется чего лучше? Ешь, пей и знай, что поступаешь самым правильным, самым разумным манером. Ан нет; тоска одолеет» (с. 119). Тоска охватывает почти всех героев. В отличие от других представителей своего времени, Базаров чувствует не просто «тоску», а «скуку да злость». Как известно, Базаров активно подчеркивает отличие своего радикального демократического сознания от «либеральных баричей». Но ведь он только наполовину разночинец, а по линии матери – дворянин. Поэтому читатель не может не заметить и образованность Базарова, далеко выходящую за рамки его естественно-научных интересов, и романтизм, который безуспешно пытается подавить в себе нигилист. Противоречия Базарова имеют глубокие генетические корни: он несет в себе саму кризисную предреформенную эпоху, в которой столкнулись разные культурные и идеологические системы. Базаров становится живым воплощением драматической неслиянности различных социально-исторических тенденций, начал, ни от одного из них герой не может отказаться, т. к. живут они не только в голове, а в самой его натуре, в плоти и крови.

В романе Тургенева апатия одних героев и устремленность к активному деянию других имеет под собой общую почву. Это представление о долге. Понятие долга лежит в основе всех поступков «отцов». Но ведь и стремление Евгения к радикальным изменениям мироустройства также продиктовано не личными целями, а чувством долга. А это значит, что старшее поколение, несмотря на все разногласия, смогло передать «детям» главное. Понимание долга перед обществом, народом усиливает трагедию «отцов» и углубляет противоречия «детей».

Сверхтекстовые отсылки к событиям Отечественной войны 1812 г. и последующих десятилетий создают в тургеневском романе незримый ареол героической эпохи, в свете идеалов которой оценивается конфликтность другого значимого периода русской истории – кризисного предреформенного времени.

©©Семухина И. А., 2013