Попытку преодоления этой традиции во второй половине XIX в. предпринимает Е. В. Новосильцева, публиковавшаяся под псевдонимом Т. Толычева. Можно сказать, что она была первой русской писательницей, начавшей сбор устных воспоминаний об Отечественной войне 1812 г. В 1860–1880-х гг. она посещала монастыри и церкви, общалась с отставными солдатами и их женами, купцами и церковнослужителями и записывала их рассказы о войне. В результате ей удается создать свод устных воспоминаний об Отечественной войне выходцев из простонародья. Записанные ею рассказы очевидцев под названием «Рассказы старушки о двенадцатом годе» впервые были опубликованы в журнале «Детское чтение» (1865), а впоследствии переиздавались двенадцать раз. С 1872 г. «устные рассказы» Т. Толычевой стали периодически появляться на страницах «Русского вестника». А к столетию Отечественной войны, в 1912 г., «Рассказы о двенадцатом годе, собранные Т. Толычевой» вышли отдельным изданием.
Обращает на себя внимание, что в этих устных воспоминаниях практически не встречаются сцены, в которых французы выступали бы в роли убийц и насильников, как это было в первые послевоенные годы. Напротив, в них часто фигурируют несчастные, «сердечные» французы. Они замерзают от холода в Смоленске в рассказе смоленского мещанина А. И. Сныткина, их жестоко бьют и убивают казаки в рассказах крестьянки А. Игнатьевой и солдата О. Антонова. Степенный гражданин К. Е. Шматиков из Смоленска не может простить себе как он, будучи мальчишкой, издевался над замерзшим французом («у бедного зуб на зуб не попадал»)[199]
. И во всех этих рассказах присутствует мысль о том, что эти жестокие деяния со стороны русских, крещеных людей, были противны христианскому закону, канонам православия. Так, А. Игнатьева говорит: «Как вздумаю я о нем [убитом французе], так сердце заноет. Опять же все я помню, как французы хотели нас кашей накормить. Они добрые ребята. А что они грабили, так им и Бог простит. <…> Ведь голод не тетка. А мужик-то, что бил у нас французов на селе, и года после того не прожил: его Господь наказал»[200]. В рассказе солдата О. Антонова о казачьей расправе над французами, которых живьем сжигают в сторожке с соломенной крышей: «Вот и крещеные, а какой грех на душу взяли, что без всякой жалости истязали их, сердечных»[201].Этот гуманистический религиозный дискурс создавал предпосылки для окончательного примирения двух народов. К 100-летнему юбилею Отечественной войны 1812 г. на Бородинском поле, на месте штаба Наполеона, появится памятник «Мертвым великой армии» в честь всех французских воинов, павших в этом сражении. Что касается военной мемуарной литературы в целом, то признание эстетической ценности фактографического материала стало предпосылкой создания нового стиля художественной прозы. Этот стиль очень много взял из «свободного» мемуарного стиля повествования и позволил Л. Н. Толстому уже в «Севастопольских рассказах» отказаться от изображения войны и человека на войне исключительно в «правильном, красивом и блестящем строе, с музыкой и барабанным боем, с развевающимися знаменами и гарцующими генералами»[202]
. Правда голого факта «альтернативной литературы» превратилась в новое слово не только русской, но и европейской словесности.Эхо грозы 1812 г. в «Отцах и детях» И. С. Тургенева
И. А. Семухина
Исследуются сверхтекстовые отсылки к событиям Отечественной войны и последующих десятилетий, формирующие образ героической эпохи, который становится важнейшей составляющей романного хронотопа. Обнаруженный отблеск идеалов героической эпохи прошлого позволяет расставить новые акценты в рассмотрении конфликта «Отцов и детей», отражающего кризисное состояние России 1860-х гг.
Ключевые слова: история литературы; И. С. Тургенев; роман; сверхтекст; война 1812 г.