«И вечные французы…»: Одиннадцать статей из истории французской и русской литературы

Относительно этимологии этих прозвищ остаются сомнения202, но распределение их между мужем и женой никаких сомнений не вызывает: «Le Biffon était le mâle [был самцом] de La Biffe» – а вовсе не наоборот. По-видимому, Яковлева сочла, что упоминаемое Бальзаком «издевательство над естественной историей» заключается в именовании мужа женским прозвищем, а жены – мужским. Но Бальзак, полагаю, мыслил не столь радикально и считал издевательством просто-напросто тот факт, что имя самца произвели от имени самки, а не наоборот. Чуть ниже он это подтверждает: «Quant à Biffon, il tirait, comme on le sait maintenant, son surnom de son attachement à la Biffe» [Balzac 1976–1981: 6, 834]203. Итог: Ригансон с подругой могут оставаться Пауком и Паучихой, но внутри этой пары прозвища следует поменять места и отдать, так сказать, Пауково – Пауку, а Паучихино – Паучихе.

«Отец Горио»

(перевод Е. Ф. Корша)

И наконец, жемчужина нашей коллекции: монолог госпожи Воке в переводе Корша. Вотрен приглашает ее и другую постоялицу пансиона в театр; госпожа Воке горит желанием посмотреть спектакль и удивляется тому, что другая дама этого желания не разделяет:

Как, соседка?! – воскликнула г-жа Воке. – Неужели вы отказываетесь посмотреть переделку из «Отшельника», произведения на манер «Атала» Шатобриана? А прошлым летом как мы любили его читать под липпами и плакали, точно Магдалина Элодийская, – такая это прелесть [Бальзак 1951–1955: 3, 163–164].

Казалось бы, все логично; примечания к русскому изданию извещают вдобавок, что в театре играли пьесу Пиксерекура, переделанную из романа писателя-роялиста д’Арленкура, а «Атала» «реакционного романтика» Шатобриана – это повесть о любви девушки-индианки и индейца. Правда, действие романа д’Арленкура происходит отнюдь не среди американских индейцев, а в Гельвеции XV века, но это, в конце концов, комментаторские тонкости. Хуже другое; оказывается, в оригинале проблема авторства решена совсем иначе:

Comment, ma voisine! s’écria madame Vauquer, vous refusez de voir une pièce prise dans Le Solitaire, un ouvrage fait par Atala de Chateaubriand, et que nous aimions tant à lire, qui est si joli que nous pleurions comme des Madeleines d’Élodie sous les tyeuilles cet été dernier [Balzac 1976–1981: 3, 203].

Иначе говоря, самоуверенная, но не слишком грамотная госпожа Воке все путает и утверждает, что то ли роман, то ли пьесу сочинила Атала Шатобриана – та самая девушка-индианка, упомянутая в советском примечании. Пьер-Жорж Кастекс, комментатор романа «Отец Горио» в серии «Classiques Garnier», пишет в этом месте: «Чтобы подчеркнуть невежество и претенциозность г-жи Воке, Бальзак вкладывает в ее уста такую чудовищную глупость, которую мы считаем излишним комментировать» [Balzac 1960: 204]. Кастекс считал излишним это комментировать, а переводчик Корш посчитал излишним это переводить, хотя постарался воспроизвести намеренно неграмотное написание слова tilleuls (липы)204.

Но это еще не все. Не меньшие открытия ждут нас в связи с «Магдалиной Элодийской». Таковой, увы, не существует; «pleurer comme des Madeleines» – это просто идиома, означающая «горько плакать», «плакать в три ручья». А Элоди – это как раз героиня д’Арленкура, кроткая сирота из швейцарского монастыря.

С учетом всего этого монолог г-жи Воке должен обрести примерно такой вид:

Как, соседка?! – воскликнула г-жа Воке. – Неужели вы отказываетесь посмотреть переделку из «Отшельника», который сочинила Атала Шатобриана? А прошлым летом как мы любили его читать под липами и плакали в три ручья над бедной Элоди, – такая это прелесть.

Перевод Корша впервые опубликован в 1949 году [Паевская, Данченко 1965: 76]. Но еще в 1937 году Корш выступил комментатором перевода Н. И. Соболевского, где и проблема авторства пьесы, и вопрос с Магдалинами решены точно так же: