И вот настало Рождество

– Мать твою! – взрываюсь я, забывая, что Роуз, наверное, где-то неподалеку. Мне стоит невероятных усилий не отшвырнуть телефон, так что вместо этого я просто обхожу дом и шагаю вниз, по заднему дворику, пока дальше идти уже некуда, – разве что в лес, – и останавливаюсь, пытаясь унять сердцебиение.

Хочется кричать. Губы дрожат, глаза щиплет. Я уже не помню, когда в последний раз плакал.

– Чарли?

Голос Роуз доносится с кухни, и я поднимаю руку, чтобы дать понять: я ее слышу.

– Я в порядке, – бросаю я в ответ, надеясь, что она даст мне побыть одному, как и я вчера, когда она была расстроена. – Все хорошо. Я в порядке.

К счастью, я слышу, как закрывается дверь, и лай Джорджа из кухни. Я признателен Роуз, что она не стала давить или задавать вопросы. После того как вчера под действием алкоголя между нами возникло какое-то напряжение – даже, я бы сказал, притяжение, – я стараюсь держать дистанцию. У меня и так проблем достаточно, не хочу еще разбираться с возможной симпатией к странной незнакомке, с которой вынужден проводить Рождество. Я мог бы запросто найти утешение в Роуз. Мог бы даже, наверное, в нее влюбиться. Она вчера была такой красивой в обычной одежде, и эта ее улыбка… Но я сейчас слишком уязвим, и она тоже.

Я делаю несколько глубоких вдохов и стискиваю телефон так крепко, что он чудом не трескается. Черт, как же больно. Чувствую себя таким беспомощным. Может, просто сесть в самолет и полететь к Ребекке? Но в долгосрочной перспективе это делу не поможет. Да и Клод будет в ярости.

Я пытаюсь думать рационально и перевести мысли в практическую плоскость, чтобы оценить ситуацию со стороны, с высоты птичьего полета. Это должно помочь, хоть я и оказался в эмоциональном аду.

Подумай, Чарли. Ты все принимаешь близко к сердцу. Не нужно все пропускать через себя, ты, как губка, впитываешь любые чувства и эмоции. Научись думать самостоятельно, думать о себе. Представь общую картину и там уже решай.

В кои-то веки голос Клод в моей голове абсолютно прав. Как бы бывшая ни сводила меня с ума, она хорошая мать. Да, это точно правильный подход к делу. Она обычно спокойная и взвешенная, когда дело касается родительства. Я тоже, но иногда меня уносит в более эмоциональную, импульсивную сторону, и я становлюсь защитником, принимаюсь опекать, если думаю, что дочери что-то угрожает.

Если ей больно, мне больно.

Если она счастлива, я счастлив.

Но она несчастна. Она хочет домой. Я знаю, как с приближением Рождества усиливается тоска по дому. Но слышать об этом из ее уст и видеть залитое слезами лицо, когда мы так далеко друг от друга, – почти невыносимо.

Макс, как и всегда, когда мне плохо, оказывается рядом. Я стою, уперев руки в бока и запрокинув голову, и пытаюсь продышаться, а он ставит передние лапы мне на бедро и с сочувствием заглядывает в глаза.

– Ты по ней тоже скучаешь, да, приятель? – я выдыхаю и глажу его по коричнево-белым ушам. – И я. Как жестоко.

Он садится в холодную, мокрую траву. Сжав виски, я вдыхаю еще свежего воздуха и пытаюсь избавиться от остатков тревожности и раздражения. Но проходят минуты, а ничего не происходит. Кажется, мне помогло бы что-нибудь выпить, чтобы забыться, но я знаю – от алкоголя станет только хуже. Надо попробовать отвлечься каким-то занятием, своим клиентам я бы дал именно такой совет.

Ничего больше сделать я не могу.

– Прости, Макс, но мне пора. Мы еще погуляем с тобой, обещаю, – говорю я псу. – Посмотрю, что у них там в деревне происходит. Мне нужно сбежать от реальности, пока я совсем с ума не сошел.

Я проверяю телефон и вижу сообщение от Клод.

У нее все хорошо, она адаптируется. Знаю, что это тяжело, Чарли. Я веду ее плавать. Постарайся не волноваться.

Постарайся не волноваться… Легко сказать, но трудно сделать, когда от ребенка тебя отделяют тысячи миль.

Хотя бы написала, спасибо и на том. Не обязана была. Я, конечно, попытаюсь не переживать, но все равно понимаю: потребуется довольно много усилий и отвлекающего праздничного веселья, чтобы я перестал думать о дочери.

Проходя через кухню, вижу на холодильнике записку от Роуз.

Если нужно будет поговорить, я выслушаю.

Я пялюсь на эти слова, а потом закрываю глаза и глубоко дышу. Жест очень милый, но мне нужно поскорее выбраться из дома, пока я не взорвался. Наскоро накорябав в ответ «спасибо», я хватаю пальто и шапку и выхожу через переднюю дверь.

От свежего воздуха сразу становится намного лучше, и в голове немного прочищается, когда я дохожу до дома культуры, бурлящего жизнью.