И вот настало Рождество

Я сажусь на кровати, застеленной желто-розовым в цветочках постельным бельем, и улыбаюсь, вспоминая, как мама купила его в каком-то модном магазине в Белфасте, когда я была подростком. Она была так горда собой, говорила, что даже когда я вырасту и уеду, оно всегда будет ждать меня дома. Теперь я вижу, что это обещание было правдой.

Следующий, о ком я вспоминаю этим утром, – Майкл. Но теперь мысли о нем не полны вины, горя и боли. Сегодня я позволяю себе вспомнить о том, какими чудесными были наши праздники. Я вспоминаю счастье, наши подарки друг другу. Его смех, его красивое лицо, как он закатывал глаза каждый раз, когда я пыталась петь.

Думаю я и об Эвелин, надеясь, что она сможет обрести покой в своем сердце.

Меня ужасно печалит мысль о том, что она будет одна. Мама заверила меня, что, как всегда, пригласила ее, но получила вежливый отказ. У меня нет слов, чтобы поблагодарить Эвелин за то, что она помогла мне увидеть будущее совсем в другом свете, когда мы встретились на маяке.

Майкла нет, но мы можем продолжать любить его. Улыбаться воспоминаниям и множить любовь, пока живем в этом мире. Может, когда-нибудь Эвелин согласится присоединиться к нам за столом. Знаю, Майкла бы это порадовало.

Натянув свой наряд и пушистые носки, я спускаюсь вниз, идя на звуки голоса Фрэнка Синатры. Выглянув в окно, я вижу, что его мечта о белоснежном Рождестве[12] наконец сбылась. Ферма выглядит как зимняя сказка, и я не могу удержаться: отправляю Чарли фотографию, как на мили и мили вокруг все укрыто чистым белым снегом.

– Счастливого Рождество, Роуз, – говорит отец, когда я вхожу на кухню. Становится немного тревожно, когда я осознаю, что мы впервые за много лет оказались вдвоем. – Яичницу будешь?

Вижу, что Джордж уже чувствует себя как дома, лежит рядом с плитой и чуть не стонет от удовольствия, греясь о ее раскаленный бок.

– С удовольствием, спасибо, – отвечаю я. – Счастливого Рождества, пап.

Я целую его в щеку, и его белая щетина, пахнущая Old Spice, возвращает меня в детство, когда я желала ему спокойной ночи и чувствовала себя в полной безопасности.

Мой папочка.

Он кивает в сторону кофейника, намекает, чтобы я обслужила себя сама, и, пока я наливаю ароматный кофе в чашку, этот запах наполняет меня и отправляет в прошлое, в счастливые дни, когда мы завтракали в нашем скромном доме.

– Твоя мать рада, что ты дома, – говорит он, выкладывая на сковородку полоски бекона. – Она настояла на том, чтобы я срубил еще одну елку для прихожей, так что я, как дурак, встал в шесть и в полной темноте тащил по заснеженному полю на тракторе дерево.

Я давлюсь эмоциями, представляя, как мой пожилой папа приложил столько усилий только ради того, чтобы я могла как всегда нарядить елку.

– Пап, это же такая морока… Еще и прямо в Рождество!

Он, как обычно, вздыхает. Я раньше думала, что этим он хочет сказать: «Ну что ж».

– Ты же знаешь, какая твоя мать во время праздников. Она ужасно по тебе скучала все эти годы, – говорит он, поворачиваясь ко мне с двумя тарелками яичницы с беконом, сосисками, грибами и тостами. – Мы все скучали.

Эти слова от папы как удар под дых.

– Пап?

Он замирает с тарелками в руках. Потом ставит одну передо мной, а вторую на поднос.

– Можно кое о чем спросить? – я с трудом выдавливаю слова.

Я натягиваю рукава на ладони, пытаясь защититься, – жест, который с самого детства меня успокаивал, – сидя за деревянным столом, который видел столько счастливых дней.

– В ту ночь, когда умер Майкл… я знаю, ты говорил о том, что я пила шампанское и… ты думаешь, что в этом была моя…

В горле пересыхает, я не могу закончить предложение. Но мне и не приходится. Папа садится за стол рядом со мной и берет меня за руку.

– Думаю ли я, что в этом была твоя вина? Нет, милая! Конечно, нет! С чего ты вообще это взяла, Роуз? – говорит он, и его хриплый голос кажется мне гораздо мягче, чем обычно. – Я никогда не винил тебя. Ни на секунду. Даже не думал об этом, так что и ты никогда так не думай, поняла? Мы любили Майкла, это правда. Все еще любим. Но мы любим и тебя. Сейчас, может, даже больше, чем раньше, если такое вообще возможно.

Я не могу говорить, так что просто киваю и утираю слезы.

– Это… хорошо, – шепчу я с закрытыми глазами. – Ты не представляешь, как мне нужно было это услышать.

Мысли – всего лишь мысли…

– Так, вы с Сарой собираетесь варить какао для соседей? – спрашивает он меня, стараясь как можно деликатнее вернуть разговор в обычное русло. – О’Нилы будут сидеть у окна и ждать, как только услышат, что ты дома в этом году.

Сердце наполняется теплом.

– Этим и займемся, когда Сара будет здесь.

– Отлично. Хорошо. Я отнесу твоей матери завтрак, а потом она хочет посмотреть, как ты наряжаешь елку, – говорит он. – Наверное, еще захочет, чтобы ты спела эту ужасную песню, которую вы обожаете.

Теперь он смотрит на меня со смешинками в глазах, а я сижу за столом в своем старом наряде и ем завтрак, прямо как в детстве в холодные зимние дни.

Он делает несколько шагов к двери, сжимая поднос слегка дрожащими руками, а потом останавливается и оборачивается ко мне.