Принести, однако, какие-то практические результаты в течение кратчайшего срока, отпущенного историей монархии, создание клуба уже не могло{834}. К тому же императрица не доверяла ни Думе, ни правительству, включая А. Ф. Трепова. Как видно из ее переписки с мужем, ей внушали опасения все площадки, где гвардейское офицерство могло соприкасаться с думскими деятелями или представителями общественных кругов. 15 декабря она писала ему, имея в виду именно этот клуб: «Новый клуб, устроенный Треповым (для офицеров и etc), не очень хорош, я разузнала о нем. Офицеры нашего сводного полка ходят туда, и все они встречаются там с Родзянко, манифестируя и приветствуя его там, — в высшей степени бестактно»{835} (сводный гвардейский полк был главной частью охраны Александровского дворца — резиденции царя в Царском Селе; по свидетельству будущего министра Временного правительства М. И. Терещенко, в подготовку дворцового переворота были вовлечены и некоторые офицеры сводного полка).
Таким образом, исключительно широкое распространение слухов, как всегда, приблизительных и нередко далеких от действительности (например, насчет «измены» немки-царицы), в том числе через клубы, неоспоримо способствовало созданию вокруг монархии политического вакуума, что привело в конечном счете к ее падению.
Февральская революция открыла двери многих до тех пор закрытых клубов всем желающим. Мгновенно они слились с «улицей», превратившись в более многолюдные «говорильни», чем те, каких страшился в XIX веке Победоносцев.
О том, как реагировали на революцию члены Английского и подобных ему клубов, прямых свидетельств нет, но известно, что царское отречение повсюду повергло монархистов в смятение, независимо от их партийной принадлежности и политической активности. Не составляли исключения члены правомонархических организаций в Москве. Русский монархический союз объявил себя распущенным, а председатель его правления С. А. Кельцев направил телеграмму городскому голове М. В. Челнокову и командующему войсками Московского военного округа А. Е. Грузинову, в которой писал, что союз прозрел «вместе со всей страной» и что его члены будут честно служить «не за страх, а за совесть… благу родины и новому правительству, разрушившему темные силы и темноту России»{836}.
Известно также, что 7 марта 1917 г. в Английском клубе выступил приехавший из Петрограда А. Ф. Керенский, в тот момент еще министр юстиции — первый и единственный министр-социалист в первом составе Временного правительства. Такого сорта людей Английский клуб не видел в своих стенах никогда, впрочем, так же, как и разнокалиберную публику, восторженно встретившую Керенского. Если среди публики и были члены клуба, в чем нет уверенности, то вряд ли их могло быть много. Вечером Керенский снова появился в особняке на Тверской, чтобы рассказать представителям московской прессы о том, при каких обстоятельствах вслед за Николаем II от престола отрекся великий князь Михаил Александрович…{837}
После устранения Февральской революцией всех формальных препятствий в создании общественных организаций, образовалось множество новых клубов, демократических по своему составу. Отчасти о многочисленности клубов можно судить по тому, что выступления артистов в клубах (а также на других площадках «на стороне», вне театров) стали для этой части интеллигенции средством выживания, так как «жить становилось все труднее… и именно с этого времени, — пишет очевидец, — в обиходную речь крепко вошло слово „халтура“». Среди возникших в 1917 г. клубов было немало и вполне традиционных, например, Артистический клуб в Петрограде на Морской, который, по словам того же очевидца, «как-то незаметно открылся и быстро окреп», очевидно, в первую очередь благодаря тому, что там имелись «вкусный буфет» и «довольно крупная игра в карты»{838}. Сохранялись в послефевральский период и старые ассоциации всех видов, в том числе и клубы.
В основном же вновь образовывались клубы рабочих и низших служащих. Нередко они создавались при профсоюзах и на крупных предприятиях. Образовался ряд студенческих клубов, также политических и находившихся под влиянием тех или иных социалистических партий. Общее число только рабочих и солдатских клубов в Петрограде достигло к августу 1917 г. шестидесяти.
Благодаря легализации всех партий, процесс этот, идущий снизу, был вместе с тем в большей степени, чем до революции, организованным. С призывом создавать политические рабочие и солдатские клубы выступил Исполком Петроградского Совета, поместивший уже 9 марта в «Известиях» статью «Рабочие клубы». С параллельным призывом обратилась 13 марта к читателям большевистская «Правда». Новые клубы рассматривались в этих статьях как преемники дореволюционных рабочих клубов и противопоставлялись клубам «буржуазным». Связь их с социалистическими партиями теперь можно было не скрывать и, более того, эта связь объявлялась необходимой{839}.