«И вот общественное мненье!» Клубы в истории российской общественности. Конец XVIII - начало XX вв.

Как явствует из фактов истории российских клубов, важной составляющей преобладавших там умонастроений являлась национальная идеология, базировавшаяся на сочетании стереотипов народного сознания и созвучных им идей русских и зарубежных мыслителей. Импульсы к насаждению и культивированию националистических мифов давали ведущие тенденции проводимой Россией как внутренней, так и внешней имперской политики, те принципы и установки, которыми руководствовались правительство и русская дипломатия на международной арене. Устойчивость этих мифов, начиная с антипольского, не обеспечила, однако, защиту от постепенного роста в обществе настроений, оппозиционных власти. Расчеты на русский национализм как средство противодействия революции не подтвердились, радикализм, направленный против имущих, мог совмещаться с национализмом и шовинизмом, как это особенно ясно показала Первая мировая война.

В стороне от главного русла развития клубной культуры находились рабочие клубы. В значительной степени из-за недостаточности количества общественных организаций, в том числе клубных учреждений, остававшихся и в начале XX в. недоступными основной массе горожан, социальные низы, даже их более образованная часть, по-прежнему воспринимали имеющиеся клубы как нечто «барское», чуждое народной культуре и приоритетам массового сознания. В жизни рабочих клубов превалировал культурно-просветительный компонент, вместе с тем их отличала не находившая иного легального выхода повышенная политизированность.

История этих клубов подтверждает, что группировавшаяся там «рабочая интеллигенция», с которой связывались благие надежды на «европеизацию» рабочего движения в России, не являлась социальным слоем с четкими границами и общими устремлениями. «Общее», условно говоря, мнение рабочей интеллигенции отторгало полностью или частично основополагающие ценности «старого мира». По крайней мере часть этого слоя принимала в дальнейшем активное участие в радикальной трансформации России. Не преувеличивая ее вклад в революцию, можно утверждать, что, влившись после революции в новую политическую и культурную элиту, она несла в себе накопленный до 1917 г. как разрушительный, так и созидательный потенциал.

Между тем амбивалентное слово-символ «говорильня», генетически связанное с первыми российскими клубами, снова оказалось востребованным в идеологическом обиходе в 1917 г. На этот раз и либералы, и радикалы вернулись к критическому и обличительному его толкованию. Опыт восьми месяцев между февралем и октябрем, когда обилие массовых «говорилен» помогло в конечном итоге большевикам, пробудил у их противников мечты о «сильной руке» как необходимой ступени на пути к возрождению русской государственности. Выход противники «углубления» революции видели в том, чтобы уничтожить «говорильни», прежде всего Советы, и установить временную диктатуру. К этому стремились тогда не только вожди белого движения, но и такие либеральные деятели, как Милюков^{842}.

В свою очередь победители, воплощая идею «диктатуры пролетариата», пропагандируя ее превосходство и ссылаясь на Маркса и Ленина, постоянно указывали на чуждые социализму (в большевистском понимании) образчики буржуазных «говорилен» — парламентов, а также на новейший (в 20-х — 30-х гг.) пример пренебрежительно трактовавшейся международной организации государств — Лиги наций. В советских толковых словарях «говорильня» определялась как «заседание, учреждение, организация, где вместо дела занимаются бесплодными разговорами, болтовней», «произносят слишком длинные, бесплодные речи», чего в СССР — подразумевалось — нет и быть не может.

Примечательно, что и в словарях, изданных и переизданных в постсоветское время, это определение «говорильни» иллюстрируется — можно предположить, по инерции — все теми же идеологизированными примерами, обличающими (хотя никто уже к этому не принуждает) «государственную думу, буржуазные международные конференции и другие парламентские учреждения»^{843}.

Но, возможно, дело не только в том, что лингвисты запаздывают с отражением новых жизненных реалий. «Обывательское», вернее традиционалистское, отношение в обществе к демократическим институтам там, где они уже появились и даже функционируют на протяжении значительного времени, — явление распространенное. Российский историк услышал, например, не слишком уважительные отзывы о них в Японии, из уст пожилого водителя такси. Проезжая в Токио мимо здания парламента, тот, выступая в роли добровольного гида, сообщил с улыбкой, что «здесь у нас дураки собираются», а штаб-квартиру правящей либерально-демократической партии назвал местопребыванием «главных дураков».