И все содрогнулось… Стихийные бедствия и катастрофы в Советском Союзе

Подобные запросы удовлетворить было весьма трудно ввиду недостаточного снабжения областей, оттого весьма скудно помогавших соседям. Сразу же после чернобыльской катастрофы местные жители много обращались в Центральный комитет в Киеве и еще больше в партийные обкомы. Писавшие в ЦК жаловались на отношение к ним региональных властей[550]. В 1988 году в житомирском обкоме заявили, что самостоятельно справиться с проблемами они не могут, а потому обращаются за помощью к регионам; положительной реакции, впрочем, не последовало[551]. К 1989 году ситуация в Житомире достигла критического уровня, поскольку все ресурсы и силы уходили на переселение целых деревень и сел[552]. Луганский обком не имел средств завершить плановое строительство и обратился за помощью не к братским республикам, но – к соседним украинским областям. Схожие проблемы проявлялись уже летом 1986 года. Так, эвакуированные из Чернобыльской зоны сетовали на негостеприимное, мягко говоря, отношение на приютившей их Запорожской АЭС: прибывшим с ходу было объявлено, что они – никакие не герои и не особенные и что у Запорожья и без них проблем хоть отбавляй. Чернобыльцы были совершенно обескуражены, что в городе с населением в сорок четыре тысячи человек лишь одна семья изъявила готовность принять эвакуированных[553].

Спустя пять лет ситуация не то что не улучшилась, а даже ухудшилась настолько, что регионы уже в открытую отказывали друг другу в помощи. В 1990 году Черкасская область обратилась с просьбой не задействовать ее в каких-либо мероприятиях, поскольку все ее силы уже были брошены на размещение переселенцев[554]. Вскоре последовали и откровенные отказы. В 1991 году киевский Комитет по делам строительства, заявивший, что бюджетных средств на завершение плановых жилищных проектов недостаточно, сообщил, что обкомы отказываются их поддержать. Днепропетровский обком перестал помогать Киевской области, их харьковские сопартийцы – Житомирской, а херсонское руководство распределило ответственность за строительные работы между тринадцатью компаниями-подрядчиками, большинство из которых в итоге к строительству так и не приступили[555]. Наотрез отказывались помогать юго-восточные регионы республики, то есть наиболее удаленные от Чернобыля и в массе своей русскоязычные. Не только дружба народов дала слабину, то же касалось и отношений соседних областей.

Подобные решения были обусловлены рядом факторов. Последствия взрыва в меньшей степени затронули юго-восток, располагавший поэтому дополнительными ресурсами. Но спустя некоторое время на повестке оказались уже местные строительные проекты, поскольку вернувшиеся домой из Чернобыльской зоны добровольцы нуждались в жилье и медицинском уходе. Так, донецкие чиновники пытались выкроить деньги на строительство многоквартирного дома для ликвидаторов, заработавших в Чернобыле инвалидность. Донецкий горком счел, что новый жилой дом для чернобыльцев станет отличным примером того, как даже «в столь непростой политической ситуации» партия готова оказать «помощь всем нуждающимся»[556].

Однако же все возрастающий абсентеизм – как на уровне республик, так и на уровне областей – с каждым шагом затруднял проведение подобной политики. Помимо «дружественных» народов и регионов, другими заметными «уклонистами» на чернобыльских стройках были военные. В Ташкенте именно военные отвечали за строительство Сергели, но в Славутиче главная роль была отведена бригадам из восьми республик. Но это, конечно, не означает, что армия не принимала деятельного участия в ликвидации последствий катастрофы: внимание военных было сосредоточено на территории самой АЭС, где они принимали все ключевые решения. Более того, по всему Союзу прокатилась волна призыва добровольцев, отправлявшихся в особо опасные радиоактивные зоны [Marples 1988: 184]. Один узбекский военнослужащий вспоминает, что сразу понял, куда его отправят, как только получил повестку из местного военкомата[557]. А к молодому человеку в Старом Осколе люди в форме пришли прямо домой, велев, чтобы тот был в военкомате к шести утра; он попытался объяснить, что у него жена и ребенок, что они в отъезде, но тщетно – проститься с родными (быть может, в последний раз) ему так и не позволили [Богданович, Карапетян 2006: 73].