И все содрогнулось… Стихийные бедствия и катастрофы в Советском Союзе

Несмотря на обсуждение Чернобыля в Верховном Совете, в государственной практике до сих пор не было выработано четко оформленной процедуры касательно катастрофических событий. Всякий раз на разрешение чрезвычайной ситуации бросались лучшие силы, однако бюрократического рычага, при помощи которого подобные задачи можно было бы решать систематически, в стране не было. После землетрясения в Армении в декабре 1988 года и взрыва газа в Башкирии в 1989-м, вылившегося в крупнейшую железнодорожную катастрофу с сотнями погибших и раненых, московские власти осознали, что трагедии не являются чем-то единичным и редким. В 1989 году для координации действий в подобных случаях постановлением Совмина была учреждена комиссия по чрезвычайным ситуациям, ставшая впоследствии Министерством по чрезвычайным ситуациям Российской Федерации[597]. Вскоре после начала своей работы комиссия провела подробный опрос всех советских республик на предмет информации о самых насущных проблемах. Ответы были вполне предсказуемы: среднеазиатские республики более всего переживали по поводу землетрясений, а западные – по поводу радиации и будущего прочих местных АЭС. В Узбекистане землетрясения потенциально могли нанести «огромный ущерб» гражданской и промышленной инфраструктуре. В категорию «технических проблем» он отнес повышение строительных норм в целях обеспечения безопасности и изучение влияния сейсмической активности на крупные водохранилища. Динамика выглядела во многом положительной, демонстрируя серьезный прогресс в противодействии катастрофам в крупных городах (сравнивая с ташкентским землетрясением 1966 года), а также повышение сейсмостойкости столичного метрополитена[598]. В Казахстане землетрясения, обвалы и оползни дополнялись многочисленными несчастными случаями на производстве[599]. А в Белоруссии, помимо уже привычной радиационной, приходилось считаться также с опасностями крушения поездов и аварий на химических заводах или газопроводах[600].

Запоздалое решение об учреждении такой комиссии указывало на то, что компартия в конце концов расписалась в недостаточности своих прежних усилий в борьбе с бедствиями. В Советском Союзе уже существовала система гражданской обороны (ГО), в задачи которой входили мероприятия по подготовке гражданского населения к чрезвычайным ситуациям вроде авиаудара с применением оружия массового поражения [Алтунин 1985]. Специфическая роль гражданской обороны была не совсем очевидна, хотя фактически система работала с разными министерствами, скажем с Министерством обороны[601], и была полезна во время стихийных бедствий – лесные пожары, наводнения и землетрясения считались ее поднадзорной сферой [Алтунин 1978]. Вместе с тем создание новой комиссии по чрезвычайным ситуациям явно означало, что одной лишь гражданской обороны недостаточно, а также что в ситуациях повышенной опасности партийное руководство нуждалось в более гибкой системе управления. Министерство по чрезвычайным ситуациям не заменяло собой гражданскую оборону, но обеспечивало оперативную координацию и централизацию осуществляемых мероприятий. Проще говоря, если в Ташкенте сразу после землетрясения действия координировались временной чрезвычайной комиссией (ВЧК) под руководством И. Т. Новикова, то МЧС как раз было призвано устранить подобную стихийность в реакции на стихийное бедствие. Шансов проявить себя комиссии практически не представилось, поскольку на горизонте уже маячил распад Советского Союза, но ее российский аналог сыграл весьма существенную, хотя также и сильно критикуемую роль во время пожаров в Подмосковье летом 2010 года.

Желая добиться того, чтобы его реакция была не столь бессистемной, Советское государство пыталось в упорядоченную бюрократическую структуру встроить природный феномен, по самой сути своей такому порядку чуждый. Решение было призвано сократить элемент случайности в жизни граждан, накладывая ограничения на спонтанные действия. Внешне это подразумевало полный контроль над событиями, происходящими как в физическом пространстве, так и во времени. Таким образом, Комиссия по чрезвычайным ситуациям была уполномочена ускорять или замедлять ход событий в зависимости от обстоятельств. Но, несмотря на чаяния государства распоряжаться временем, Чернобыль обернулся новыми проблемами, поскольку время там зачастую измерялось вовсе не привычными часами.