Реакцию советских средств массовой информации на землетрясение никоим образом нельзя назвать бессистемной. Следуя решениям Совмина, партийные функционеры специально распорядились, чтобы журналисты освещали события, связанные с бедствием: в плане восстановления Ташкента было отдельно прописано, что «центральные и республиканские газеты, журналы, теле– и радиостанции должны систематически информировать граждан о ходе градовосстановительных работ в Ташкенте»[193]
. Столь внимательное отношение властей к освещению ташкентской ситуации интересно сравнить с их реакцией на другую катастрофу, случившуюся параллельно: 28 апреля 1966 года – всего через два дня после землетрясения в Ташкенте – в результате взрыва метана на Донбассе погибло двадцать четыре человека и еще четверо получили серьезные травмы[194]. Конечно, взрыв в подземной шахте носил куда более локальный характер, чем землетрясение. И все же, пожалуй, можно было ожидать, что хотя бы из соображений большей близости места трагедии она вызовет определенный резонанс. Была назначена специальная комиссия, которая провела всестороннее расследование инцидента, включая пристрастные беседы с выжившими горняками, однако местная пресса мало интересовалась случившимся, хотя уже начала исправно освещать события в Ташкенте. Так, «Комсомолец Донбасса» вовсе проигнорировал трагедию и, перепечатав молнию ТАСС по поводу ситуации в Ташкенте, вскоре уже вернулся к публикации панегириков героическим донецким шахтерам[195]. Украиноязычная «Радянська[196] Донеччина» тут же сообщила о землетрясении в Ташкенте, а спустя два дня после взрыва в Горловке в правой нижней части «подвала» одной из страниц опубликовала крошечную заметку с соболезнованиями; заголовок крупным шрифтом на той же странице возвещал о прибытии Брежнева с Косыгиным в Ташкент. При этом, хотя в заметке упоминалось о погибших, в ней не сообщалось их количество[197].Подобное освещение обеих трагедий можно объяснить соответствующими политическими обстоятельствами: Советское государство ни в коей мере не могло нести ответственность за землетрясение, но за ненадлежащее состояние угольных шахт – могло вполне. Кроме того, существенную роль играло и количество жертв: ведь относительно небольшое число погибших в Ташкенте означало, что властям не придется заниматься организацией масштабных похорон, сталкиваясь с атмосферой социальной нестабильности, неизменно возникающей при подобных мероприятиях[198]
. Компартия зачастую снаряжала в таких случаях делегацию чиновников, ответственных за недопущение нежелательных инцидентов[199]. Скажем, в 1957 году на Украине во время церемонии прощания с погибшим в результате очередного взрыва газа в шахте горняком скорбящие вдруг обнаружили, что тело словно в спешке уложено в гроб чересчур малого размера. Слух быстро облетел всю округу, и чиновникам пришлось согласиться на вскрытие гроба. Когда же подозрения подтвердились, женщины бросились избивать двух чиновников, присутствовавших на похоронах, а чуть позже в тот же день мужчины отыскали начальника шахты, отволокли его в здание, где находился покойник, и также «принялись дубасить». Лишь благодаря вмешательству милиции начальника удалось вызволить, предотвратив нанесение ему серьезных увечий[200]. Похороны было решено перенести на следующий день, чтобы должным образом проводить покойного; по окончании церемонии, дабы разрядить атмосферу, было проведено собрание, на котором выяснилось, что это далеко не первый случай подобного отношения к усопшим[201]. Партия не сомневалась, что отстроить город ей по силам; уверенности же в том, что она сумеет совладать с такого рода инцидентами на похоронах, было куда меньше.