И закружилась снежная кутерьма

Всадник остановился в десятке шагов от меня. Олень отворачивал морду от ветра то так, то эдак. Лицо всадника в маленьком отверстии стянутого капюшона нельзя было рассмотреть за метелью. Зато хорошо было видно ружье, которое он направил на меня.

— …то такой? — едва расслышал я за ветровым завыванием.

А кто я? Как лучше представиться неизвестно кому? Может, ему лучше не знать, человек я или нет.

— Странник я! Путешественник! Заблудился!

— …де твой след?

Действительно, за оленем тянулся коридор, проложенный в рыхлом снегу, а вокруг меня клубилась и бушевала снежная целина. Я ведь как бухнулся сюда из портала, так и остался сидеть, очарованный метелицей.

— Давно сижу! След замело! Чуть не замерз!

Всадник кивнул, отвел ствол ружья, но так, чтоб в любой момент вскинуть его обратно, и бросил мне (надо сказать, очень точно и ловко, несмотря на ветер) что-то продолговатое. Нож в ножнах!

— Кровь покажи!

Увидев ружье, я понял, что имею дело с человеком — едва ли оборотень или там людоед станет угрожать огнестрельным оружием. Мой опыт кинозрителя говорил, что ружьями пользуются только люди. Человек с ружьем не знает, призрак я или кто. Надо показать ему, что во мне течет настоящая кровь — порезать палец. Все логично!

Я вынул руку из рукавицы, нож из ножен и прицелился к подушечке пальца — откуда обычно берут кровь на анализ. Ох, и трудно всадить лезвие в самого себя! Есть у нормальных людей программа, запрещающая самоповреждения.

Я взглянул на всадника. Дуло смотрело на меня. Ну не погибать же мне из-за этой полезной программы!

Сдавив подушечку среднего пальца, как медсестра из процедурного кабинета, я ткнул в нее блестящим острием. Черно-белая ночь получила еще один цвет — красный.

Я поднял палец со стекающей лентой крови.

Всадник пробрался ко мне сквозь сугробы, держа ружье поперек седла, знаком велел протянуть ему окровавленную пятерню, наклонился и попробовал кровь на вкус. Губы у него оказались нежными и теплыми. Посидел некоторое время, подняв глаза кверху с видом дегустатора, потом кивнул и знаком велел следовать за ним. Метель так разыгралась, что перекричать ее стало невозможно.

Зажав рукавицу подмышкой и сунув палец в рот, я пошел по проложенному оленем коридору, раздумывая, а не вампир ли спас меня от метели?

Неожиданно мы вышли к скоплению чумов. Всадник спрыгнул с оленя и шлепнул его по крупу. Зверь немедленно скрылся в снежной кутерьме, а всадник взял меня за руку, быстро втолкнул между занавесок чума, и вошел сам. Несколько бесцеремонно, конечно, но будешь мешкать — напустишь в жилье холод и снег.

В чуме оказалось полно народу. В середине горел костер, согревающий котелок и чайник, а вокруг в полутьме виднелись лица женщин самых разных возрастов — от старух до младенцев. Мне показалось, их тут собралась целая толпа. Все разом уставились на нас.

Я поклонился с просительной улыбкой, и оглянулся на своего провожатого. Капюшон был откинут, и я потрясенно уставился на румяное черноглазое девичье личико под черными блестящими волосами. Снег таял на разрумянившихся щеках, подчеркивая юную свежесть.

— Вот, в тундре нашла! — звонко воскликнула она, подтолкнув меня вперед. — Покажи руку.

Я выставил вперед кровавое доказательство своей человеческой природы. Женщины стали негромко переговариваться, несколько пальцев протянулось взять образец крови и попробовать на язык. Наконец я был признан годным.

Мне показали, куда повесить уже начавшую обтаивать куртку, куда сесть, вручили кружку с горячим, очень крепким и сладким чаем, сдобренным какой-то приятной травкой.

Я лихорадочно пытался придумать «легенду» — вот дурак, что не позаботился заранее, пока ждал в фальшивом «чуме»! Но мысли носились в беспорядке, как метель, завывавшая снаружи. Моя спасительница сидела по другую сторону костра и пила из такой же кружки, блестя озорными узкими глазками.

— Что ты за человек? Почему в метель по тундре ходишь? — спросила меня из полумрака старая женщина с коричневым лицом, сплетенным, казалось, из одних морщин. Она безостановочно шила большой иглой. Весь женский круг в чуме занимался шитьем. Вышивала даже девочка лет шести, сидевшая наискосок от меня у самого огня.

И я решил рассказать, все как есть.

— Пропала моя невеста. Я ищу ее.

Женщины согласно закивали и закачали головами, стали тихо переговариваться, не отрываясь от шитья. Видимо, тема их заинтересовала.

— Как она пропала? — неторопливо спросила старуха.

— Я не помню. Я забыл даже, как она выглядит, — сказал я, заглянув в сумятицу мыслей, и вернувшись ни с чем. Облик моей невесты снова растворился во вьюжном кружении. — Но если я не найду ее, она может погибнуть. Зовут ее Ириной.

Женщины снова зашептались, переглядываясь и покачивая головами.

— Тяжело тебе будет найти свою Ириной, раз ты даже забыл ее лицо, — сочувственно сказала старуха, орудуя иглой. — Как буря стихнет, однако надо к старой Хадне идти.

Женский хор поддержал. Мне положительно нравилась сговорчивость этих сказочных жителей.

— Ешь, пей, сил набирайся. Ноляке, дай ему юколы.