Я

Рожать? Нет! Нет, нет, нет!! Но если нет… страшно, Господи, как страшно! В голове летят, цепляясь друг за друга, «в подоле принесла, блядища!», «позор какой на всю деревню», «вон из дому со своим сучонком!», Боже, за что мне все это?! Значит, нет. Значит… Я кричу, страшно, раздирая горло, по-звериному, захлебываясь слюной и кровью из искусанных губ.

Кажется, Ермолина… а нет, она официально делала… может, Гришина? Весь университет узнает… Попова! Вот, кто мне нужен. Накинув пальто, бегу к автомату на проспект. Попова клянется своим здоровьем, что будет молчать, и дает драгоценный номер. Шесть спасительных цифр. И чужое, колючее имя: Игорь Иванович Куницын. Иду домой, не чувствуя ног, тонущих в мокром снегу. Смотрю вниз и, кажется, совсем не удивляюсь, что вышла в домашних тапочках. Домашних… Нет у меня дома. Нет и не будет, если я не позвоню Игорю Ивановичу Куницыну и не лягу на холодную клеенку, раздвинув ноги и стараясь не думать, ЧТО делает со мной и с моим ребенком этот человек.

Я отодвигаю, как могу этот момент. Я всюду натыкаюсь на бумажку с номером телефона, она жжет мне руки и постоянно попадается на глаза. Я заставляю себя выйти позвонить и не могу сделать ни шагу к двери. Я боюсь так, как никогда в жизни не боялась.

Я, наконец, побеждаю себя.

Срок? Да большой, но я… Деньги? А сколько надо? Сколько?! Да, есть, конечно, вернее, я постараюсь… Я понимаю, что надо как можно скорее, но… Хорошо, я найду до понедельника. Понимаю, что будет поздно. Конечно, и вы рискуете, я все сделаю. Чужие губы и язык шевелятся, саднит чужое горло с порванными связками, а я смотрю сверху на несчастную девочку в старом пальто, стоящую у автомата, и думаю, где она возьмет столько денег. До понедельника. Сто долларов. Только потому, что мы с Игорем Ивановичем Куницыным земляки.

Я снова листаю записную книжку. Коля, Миша, Серега… ОН. Опять на гастролях. Саня, Гриша… Понимаешь, мама заболела, нужны лекарства, а денег, как назло… Конечно, сразу, как смогу. Сколько дашь, нужно много… Собрала. Недостающие десять долларов беру у Поповой. Как буду отдавать им всем, не знаю, не хочу знать. Я жду понедельника.

Игорь Иванович делает подпольные аборты прямо у себя в квартире, на невысоком длинном столе. Игорь Иванович зачем-то копит деньги. Может быть, чтобы переехать из своей хрущевки куда-нибудь в центр города? Игорь Иванович, складывающий деньги в жестяную коробку из-под печенья кажется мне настолько смешным, что я сгибаюсь от хохота. Это истерика. Меня укладывают на стол, предупреждают, что «под местным, конечно, не совсем безболезненно, но я, экхем, не анестезиолог». Укол, и…

ПОСЛЕ

…Не помню, как я дошла домой. Бумажку с длинным списком лекарств я выкинула, кажется, еще в подъезде. Денег все равно нет. Я зашла в свою убогую комнату, тщательно заперла дверь, и, не раздеваясь, повалилась на кровать. Заснула.

А часов через десять поняла.

Я уже не мама.

Я – убийца.

Игорь Иванович не счел нужным сказать, что будет разрывать моего ребенка на части живьем, давить головку и отрывать ручки и ножки. Он не объяснил, что будет отсасывать его из меня по кусочкам. Он не дал мне понять, что у моего ребенка уже билось сердечко, были мозг и нервная система. Я отребье человеческое, обыкновенная сука, которая дала выковырять из себя последствия очередной случки, чтобы приготовиться к новой. Я заплатила за это деньги, отдала их в руки убийцы, по сравнению с которым серийные маньяки просто дети в песочнице. Его личный счет перевалил за тысячу. Мой начался и закончился цифрой один. Я убила своего ребенка. Его исковерканный трупик пойдет на гематогены или косметику, Игорь Иванович положит деньги в копилку, а моя матка, оправившись, будет ждать нового соития, периодически плача кровавыми слезами.

Господи, я своими руками забрала у Тебя одного из сынов Твоих. Боже, прости, Всепрощающий, прости мне этот грех, ибо я себе не прощу никогда. Я недостойна осенять себя крестом, Боже…

Господи, дай мне сил не совершить еще одного греха, я не хочу больше жить, Боже, не хочу!!

Господи…

Я выполняю заказ

Часто мне нужно, чтоб было именно так. Взрывные аккорды в голове, метания сердца в клетке из ребер, расфокусированные зрачки, залившие собой радужную оболочку, и пружинящая быстрая походка, лишенная твоей обычной пластики, срывающаяся на бег. Разлет сведенных скул, волосы, приподнятые на затылке, вздувшиеся вены на кистях рук, свист воздуха сквозь стиснутые зубы, ходящий вверх-вниз кадык и каждая мышца, каждый мускул, каждая клетка наполнены энергией, которую ты несешь с таким напряжением, боясь расплескать раньше времени. Каждые десять вдохов-выдохов я выпускаю из легких весь углекислый газ, до последних молекул, и замираю на месте. Только этим удается успокоить зашкаливший организм.