Я, бабушка, Илико и Илларион

– Да ничего мне не нужно, дорогая! Иди себе домой…

«Это первая ласточка… За ней появятся другие… Сочувствие соседей… хлопоты… Господи!..»

– Кажется, паршивый мальчишка сболтнул что-то про смерть… Будто бы я говорила… Убью мерзавца!

– Что ты, что ты, Ксения!

«Боже мой, как много она болтает! Раньше я этого не замечал за ней!..»

– И у кого только повернулся язык сказать такое? Чтоб он отсох, этот язык!

«Зачем она себя проклинает? Уча не станет мне лгать!»

– Перестань-ка ты, ради бога! Ступай домой!

– Оказывается, сегодня ваш день рождения, уважаемый Гудули? Дай Бог вам еще сто лет здоровья и бодрости!

– Спасибо, спасибо, Ксения!

– Неужели ваши не приедут из города? Как-никак сто лет – событие не простое…

– Приедут, обязательно приедут!

«Месяц, другой, третий… А потом всем я надоем… Кому охота возиться с больным…»

– Вот уж если кто может похвалиться детьми, так это вы, уважаемый Гудули! Один в Батуми, другой в Поти, третий в Кутаиси, четвертый в Тбилиси. И все ученые, все красивые… Сколько у вас внуков, уважаемый Гудули?

– Всего потомства – двадцать три человека, да что толку-то? Со мной никого.

– Не говорите, уважаемый Гудули! Счастливый вы человек!

– Да, конечно…

«Боже мой, неужели не будет конца ее болтовне?»

– Так я пойду и пришлю мальчика.

– Не беспокойся, Ксения. Вот прилягу немного, и все будет хорошо.

– Если что – не стесняйтесь, ради бога! Зовите, как собственную дочь!

– Спасибо, дорогая!

– Будьте здоровы, уважаемый Гудули!

– Будь здорова, Ксения!

Женщина ушла. Гудули проводил ее печальным взглядом. Вот идет она – молодая, ядреная… А Гудули сидит на лестнице и – Боже, Боже великий, за что такой позор?! – сушится под косыми лучами ноябрьского солнца…

…Как странно устроен человек!.. О своей старости и недугах он особенно сожалеет при виде молодого, здорового человека. И, наоборот, сознание того, что кто-то другой еще более стар и немощен, чем он сам, ему доставляет успокоение, вселяет в него надежду. Сегодня, держа Уча в своих объятиях, Гудули раз сто, наверно, подумал: «Господи, подари мне его молодость и возьми взамен все, что тебе захочется!» И теперь, глядя на удалявшуюся Ксению, он сказал про себя: «Великий Боже, дай мне возраст этой женщины и возьми от меня все, что твоей душе угодно!»

И тут же почувствовал, как краска стыда залила его лицо. Гудули Бережиани стало стыдно за то, что он не оценил по достоинству дарованных ему Богом ста лет…

До захода солнца неумолимая действительность еще трижды напомнила о себе… И тогда Гудули Бережиани, человек, проживший на земле сто лет, стал лицом к солнцу, опустился на колени, склонил голову в низком поклоне и сказал:

– Прощай, солнце, и прими от меня великую благодарность!

– За что ты благодаришь меня, человек? – удивилось светило.

– За доброту твою, солнце, за то, что все эти сто лет после каждой ночи ты дарило мне радость наступившего утра!

– На здоровье, человек! – сказало солнце и скрылось…

– Спасибо тебе, солнце!..

Гудули впустил во двор мычавшую у ворот корову. Корова по привычке зашла в хлев, приготовилась к дойке. Гудули погладил корову, почесал по голове, но доить ее не стал.

– Сегодня отдохни, корова, лежи себе спокойно… И прими от меня великую благодарность!

– За что ты благодаришь меня? – удивилась корова.

– Хотя бы за то, что каждое утро ты давала мне по стакану молока.

– На здоровье! – сказала корова и легла.

– Спасибо тебе, корова!..

Гудули прошел на задний двор, взглянул на устроившихся на ночь кур и, прежде чем прикрыть дверь курятника, ласково потрепал петуха Лонгиноза по красному гребешку.

– Завтра буди меня, когда тебе заблагорассудится. А теперь прощай и прими от меня великую благодарность.

– За что ты благодаришь меня? – удивился петух.

– Хотя бы за то, что ты каждое утро добросовестно будил меня!

– На здоровье! – сказал Лонгиноз и заснул.

– Спасибо тебе, Лонгиноз!..

Коптилку он поставил рядом с квеври, аккуратно срезал глину вокруг его головки, стал на колено и осторожно поднял крышку. Тридцатипудовый квеври вздохнул, обдав Гудули крепким ароматом шипучего «Цоликаури». Гудули глубоко втянул в себя одурманивающий запах, заглянул в черное отверстие, потом медленно, боком опустил туда черпалку из тыквы. «Буль, буль, буль», – забулькало хлынувшее в черпалку вино. Гудули чуть притронулся губами к черпалке и сказал:

– Слава тебе, святой сок винограда, слава тебе, бессмертная виноградная лоза! И прими от меня, дорогой мой квеври, великую благодарность!

– За что? – раздался, словно эхо, удивленный голос.

– За то, что все эти сто лет ты был моим верным другом в дни радости и в дни горя!

– На здоровье! – вздохнул квеври.

– Спасибо тебе!..

Гудули сидит за низеньким столом. В руке у него полная чаша с вином. Тусклый свет повешенной на балконной стойке коптилки мерцает, словно нимб, над головой старика. Стекающие по щекам слезы каплями срываются с подбородка, орошая лежащие на столе кукурузную лепешку и молодой сыр, – Гудули Бережиани плачет…