Я, бабушка, Илико и Илларион

– Уча Мелимонадзе, – чуть приподнял он голову и вновь продолжал плакать.

– Расти большим, малыш! – сказал я, глотая подступившие к горлу слезы, и вышел со двора.

Оглянувшись, я увидел разглагольствовавшего Димитрия. Но поскольку похороны были радиофицированы и звук репродуктора был несколько громче того, чем это приличествовало Реквиему Моцарта, я не расслышал его слов…

Птичка

Перевод З. Ахвледиани

Бедиа Чиквани чуть свет разбудил птичий голос. Птичка не пела, она то ли звала кого-то, то ли делилась с кем-то новостью.

– Золотой клюв, меду и сахарку тебе! – приветствовал Бедиа пташку, распахивая настежь окно. Потом стал по голосу искать птичку и увидел ее. На ветке росшего у ворот граба прыгала и щебетала Черноголовка. Нет, не щебетала, а явно звала кого-то или делилась с кем-то новостью. Кого? С кем? Бедиа окинул внимательным взором все деревья во дворе, все колья в плетне, но вторую птичку так и не нашел. А Черноголовка продолжала прыгать на ветке и без умолку лепетала что-то на своем птичьем языке.

– Что, Черноголовка, с какими вестями пожаловала? – улыбнулся Бедиа, провожая взглядом перелетевшую с граба на гранатовое дерево птичку.

– Квист, квист, чирик, чирик, квист, чирик… – ответила птичка.

– Много я понимаю в твоих «квист-чириках»… Но золотого клюва я тебе все же желаю… – проговорил Бедиа и стал одеваться.

– Чр-р-р… Чирик, чирик, чик! – Черноголовка перелетела на орех.

– Да будет тебе! Понял я все – рассвело, солнце встало, день выдался погожий, и я должен встать и заняться делом… Так я и делаю. Что еще? Говори уж человеческим языком!

– Чирик, чирик, чик!

– А ну тебя с твоим чириканьем! – Бедиа взмахнул рукой. Птичка переменила место – уселась на кол, склонила голову набок, искоса взглянула на Бедиа и еще раз чирикнула.

– Чик-чирик!

Бедиа удивленно огляделся – «с кем это она тараторит?». Кругом не было ни одной птички – «рехнулась пташка!».

Бедиа не спеша спустился во двор, подошел к кукурузному амбару, поднялся по приставленной лестнице, взял три желтых початка и, не сходя с лестницы, стал кормить кур и индюшек, со всех сторон сбежавшихся к амбару.

– Квист, квист, чик-чирик! – напомнила о себе Черноголовка.

– Золотой клюв, золотой клюв, чего еще тебе? Есть хочется? Пожалуйста, угощайся, если не боишься подавиться.

Птичка приняла приглашение. Она без зазрения совести присоединилась к курам и индюшкам и клюнула зерно, но, не сладив с ним, тут же бросила его.

– А что я тебе говорил? – усмехнулся Бедиа. Он спустился с лестницы, вошел в кухню, достал из лари сито, тряхнул несколько раз, собрал отруби и вернулся на двор – покормить Черноголовку, но птички уже не было.

В полдень пришел почтальон Геронтий Цанава.

– Магарыч с тебя, уважаемый Бедиа! Телеграмма из Тбилиси, от сына!

– Что ему понадобилось?

– Прочти сам, тут все написано.

Бедиа взял из рук почтальона телеграмму, надел очки и громко прочел:

«Гульрипши Буденного восемь Бедиа Чиквани тчк

Срочно вышли пятьсот рублей тчк Здоров тчк

целую твой Гванджи».

– Как ты сказал? Магарыч? Да тебя во двор не следовало впускать, да что поделаешь, – профессия у тебя такая! – Бедиа небрежно надел телеграмму на торчавший в стене гвоздь и направился в кухню за вином. Геронтий Цанава присел на стульчик и, в ожидании угощенья, с удовольствием провел рукой по усам.

Бедиа появился с начатым кувшином «Изабеллы» в руке, налил только Геронтию.

– Видать, отличное у тебя вино, уважаемый Бедиа, коли так бережешь его… – произнес с нескрываемой иронией Геронтий и встал, готовясь произнести тост.

– Ну и язык же у тебя, Геронтий Цанава! Ты сперва попробуй вино, а потом изливай свой яд! А может, такого вина нет во всей округе, а? – И, чтобы придать своим словам больше убедительности, Бедиа налил себе.

– Что ж, выпьем, коли так… Дай Бог этому дому всего доброго и хорошего, обилия продуктов и здоровья, а остальным вы лично наделены богато, уважаемый Бедиа, побольше бы таких, как вы, добрых людей на побережье Черного моря, и вечная память вашей дорогой супруге, уважаемой Эсме, которая, так сказать, не дожила до счастья своего сына, но вы для вашего дома и отец и мать, за здоровье надежды этого дома, нашего маленького Гванджи! – выпалил одним духом Геронтий и опрокинул в рот стакан.

– Спасибо! – поблагодарил Бедиа.

Геронтий выждал, пока выпитое вино добралось до желудка, потом воздел к небу руки и глаза:

– Стыд и срам тебе, Бедиа Чиквани!.. Боже мой, пошло насмарку мое месячное лечение в Карловых Варах!..

– Ты что, белены объелся, Геронтий Цанава? – насторожился Бедиа.

– Друг я тебе или враг, Бедиа Чиквани? Насилу удалось сбить сахар до нормы, а ты напоил меня настоенной на сахаре гадостью! Что мне теперь делать?!

– За такую телеграмму тебя следовало стрихнином напоить!

– Если это пойло ты считаешь лучше стрихнина, то заблуждаешься, Бедиа Чиквани! – проговорил Геронтий и сам налил себе второй стакан.

– Чирик-чирик, квист, чирик, чик-чик! – встрепенулась вдруг в плетне Черноголовка.