Я, бабушка, Илико и Илларион

– Квист, чирик, квист, чр-р-р… Чирик… – услышал он чириканье Черноголовки. В голосе птички было столько печали, горя и мольбы, что Бедиа невольно вздрогнул, волосы у него стали дыбом, лоб покрылся испариной.

– Сгинь отсюда, пока я не сошел с ума и не натворил беды! – взмолился Бедиа и стал опять искать камень. Птичка, словно угадав замысел человека, улетела.

Взволнованный Бедиа снова направился к соседке.

– Уважаемая Аграфена, беда какая-то со мной!.. Не дает покоя проклятая птичка!.. Плачет и причитает с самого утра. Чего только я ей не посулил – и золотого клюва, и меду, и сахару… И камнем вспугнул… Не отстает!.. Утром вы что-то такое говорили… Про морфий… Про жену сына Палладия Когоскуа… Дескать, из борделя она… Может, вам известно и про моего мальчика?.. Так скажите мне, заклинаю вас Илорским крестом, не скрывайте!.. Иначе я с ума сойду, – знаете ведь, единственный он у меня!..

– Убей меня, Господи! – запричитала Аграфена. – Как вам не совестно, уважаемый Бедиа! Взрослый мужчина, а испугались чириканья глупой птички! Если б что неладное, стала бы я скрывать?! Я ведь сказала просто так, к слову! При чем тут ваш сын?! А птичка… С чего это она расплакалась в вашем дворе? Что за птичка?

– Черноголовка, будь она неладна!

– Черногол-о-о-вка, – многозначительно протянула Аграфена. – А не видели вы во дворе удода?

– Нет, не замечал…

– Ну, тогда все в порядке! Плач Черноголовки, уважаемый Бедиа, не к добру, если вслед за ней появится удод, да еще распустит свой гребешок… Не про вас будь сказано, но помните, так оно и случилось с сыном Отиа Гвинджилия… Пошел, несчастный, на лосося… с сетью… Не успел выдернуть руку… Проглотила его взбушевавшаяся Кодори… А вашему сыну что? Живет он в городе… Тем более, сами изволили сказать, пишет, что жив, здоров… А если он женился, так вам радоваться нужно! Почему думать плохое?! И потом, девки из борделя, они, знаете, бывают и того… неплохими. Да! Так что грешно вам, уважаемый Бедиа, волноваться из-за птички…

– Дай Бог вам здоровья, утешили меня…

Домой Бедиа вернулся еще более расстроенным.

– Чирик, квист, чик-чик-чик! – Птичка с плачем встретила его на дереве у ворот.

Бедиа взбесился. Не найдя камня, он запустил в птичку скинутым с ноги ботинком. В птичку он не попал, и ботинок застрял на дереве. Тогда он снял второй ботинок, бросил в птичку. Ботинок, не задев ее, упал на землю. Черноголовка удивленно искоса взглянула на Бедиа и переменила место. Подобрав ботинок, Бедиа босиком направился к дому, взбежал по лестнице, ворвался в комнату и бросился к столу.

Письмо! Надо сейчас же написать сыну письмо, узнать – в чем же, в конце концов, дело! Неспроста же птичка с утра до вечера плачет и причитает во дворе Бедиа Чиквани! Так просто, без причины, в природе ничего не происходит! Нет, надо написать! А, впрочем, пока дойдет письмо да вернется ответ… Сердце не выдержит ожидания!

Телеграмму! Телеграмму-молнию!

Бедиа достал из ящика лист бумаги и приступил к составлению телеграммы.

«Тбилиси Палиашвили 714 Амаглобели для Гванджи Чиквани.

Срочно телеграфируй здоровье отец».

Нет, не так. «Телеграфируй семейное положение…» Нет, не то. Какое еще «семейное положение»?!

Может, так: «Срочно приезжай не бойся отец здоров» Нет, этак он перепугается…

Бедиа разорвал бумагу, бросил в бамбуковую корзину. Начал заново.

«Молния Тбилиси Палиашвили 714 Амаглобели для Чиквани.

Сынок срочно приезжай не пугайся я чувствую себя прекрасно целую твой отец Бедиа».

Не так. Если я чувствую себя прекрасно, зачем ему приезжать, да еще срочно? И к чему молния?

Бедиа зачеркнул слово «молния» и собрался вставить в текст слово «соскучился», как у самого разбитого окна раздался жалобный писк Черноголовки:

– Чик-чик-чик, квист, чирик…

Побледневший Бедиа выронил ручку. Он встал, открыл шкаф, достал двуствольный винчестер, вложил в оба ствола жаканные – на медведя – патроны и подошел к окну. Птичка сидела на ветке ореха и продолжала причитать:

– Чирик, квист, чик-чик-чик!

Спускались сумерки. Бедиа плотно пригнал ружье к плечу, долго, долго целился. Поймав маленькую черную головку птички на мушку, Бедиа подумал: «Прости меня, Господи!» – и одновременно спустил оба курка.

Громовой звук выстрела разнесся по всему селу.

Сбежавшиеся соседи ахнули: босой, с изорудованной головой Бедиа лежал навзничь у разбитого окна в луже собственной крови. Рядом валялся сломанный винчестер.

О причине выстрела и смерти Бедиа толком не знал никто.

Сплетни и слухи ползли в народе, переходили из уст в уста, из двора во двор, из дома в дом и наконец вышли за пределы села.

– С утра он был сам не свой…

– На почту, оказывается, звонил Жужуне, спрашивал Геронтия Цанава…

– Утром, оказывается, Геронтий принес ему телеграмму от сына, тот просил выслать деньги…

– Не стал бы он из-за этого стреляться!..

– А может, его…